Имеющий уши, да услышит

– Арсения Карсавина его дворовые люди убили возле статуи охотника Актеона с собаками в парке? – Евграф Комаровский обернулся к Клер удостовериться, поняла ли она смысл фразы. Клер кивнула – да, поняла. – Но это случилось давно, вы оба были детьми малыми, да и Аглая тоже, она ведь твоя ровесница, так?

Аня кивнула, глянула на брата.

– Темный – хозяин наших мест. И он не мертвяк, – прошептала она. – Он даже не упырь, как в сказке. Он много хуже, понимаете?

– Нет. Ты объяснять нам все, сейчас, – вмешалась в ход беседы Клер.

– Я слышала про вас – это ведь на вас напали у прудов, вся округа судачит, что Тот, кто приходит ночью – Темный уже и до господ добрался, англичанку-гувернантку захотел себе. – Аня глянула на Клер мрачно. – Вы бога благодарите, что жива остались. А то бы Темный вас там не просто снасильничал, на куски бы потом разорвал… Как Глашу он бедную… Как и тех других!

– Каких других? – быстро спросил Евграф Комаровский. – Бедные поселянки, что подверглись насилию, все живы остались. А что, были и другие? Убитые?

– Ваня, расскажи им все. – Аня повернулась к брату и почти потребовала. Клер видела – тихая, себе на уме и вроде как даже меркантильная девица близка к истерике.

– Парень, не скрывай ничего, – попросил Комаровский, достал из бумажника еще две ассигнации по десять рублей. – Это вам, детки, на конфетки. Тайно от вашей строгой маман. Итак, мы с мадемуазель Клер слушаем внимательно.

– Мне было десять лет. – Ваня, помощник стряпчего, смотрел в окно, где тлел костром летний закат. – Мы с ныне покойным отцом зимой поехали в лес за дровами. Это случилось на следующий год после убийства Темного. Я те времена, конечно, смутно помню, но потом я расспрашивал и мать, и стариков здешних деревенских, и стряпчего Луку Лукича. Как тело нашли изуродованное у статуи, так следствие началось, жандармы нагрянули. Некоторых барских слуг в острог бросили, потом судили, на каторгу, а кого-то продали в другие имения нездешние, дальние. Мало кто остался из его людей крепостных. Те парни из леса, они молодые были оба… Я потом часто думал о них – они, видимо, дружили, вместе охотой промышляли в лесу. Он, Темный, их там и выследил. И отомстил им за свою смерть. Страшно. Я сам все видел, своими глазами. Мы с отцом на них случайно наткнулись. На то, что от них осталось.

Он закрыл глаза…

Снег хрустит под валенками… Его руки красные от холода, в цыпках. Он тепло одет в заячий тулупчик, в шапку и суконный башлык, вспотел, но изо всех сил помогает отцу собирать хворост. Отец, оглядывая стволы, тщательно выбирает дерево на сруб, на дрова. Лес не барский, вольный, можно валить, но надо выбрать сухое, хорошее дерево, которое легко поддается рубке. Оставив сани и лошадь на просеке, они с отцом углубляются в лес от дороги – идут, увязая в снегу чуть ли не по колено. Снег свежий, много его выпало за ночь.

Он, мальчишка, внезапно спотыкается и валится в снег, переворачивается на спину, хохоча и барахтаясь в снегу, и вдруг…

Он видит над головой что-то темное.

И красное…

Нечто висит на дереве, на узловатых сучьях, словно пугало лесное.

Отец тоже это увидел – он останавливается. Отец, бывший унтер-офицер, несгибаемо стоявший под градом картечи на Бородино, раненный на войне с французом храбрец, смертельно напуган.

На сучьях кривой сосны висит голое обезглавленное тело человека. А голова накрепко засунута среди ветвей чуть выше. И это голова оленя с ветвистыми рогами.

Отрубленная же человеческая голова валяется у подножия дерева. Все в крови. Снег пропитан кровью. В этом месиве лежат еще два трупа. Человеческий – голый, тоже обезглавленный. И выпотрошенный труп косули. У нее тоже отсутствует голова. Но на шерстистом боку водружена голова человеческая. Глаза убитого широко раскрыты. Он смотрит прямо на маленького десятилетнего Ваню. Вокруг разбросаны внутренности, требуха – все вперемешку со снегом и грязью.

Отец ошалело взирает на весь этот лесной кошмар, которого от просеки отделяют наметенные за ночь сугробы, потом издает хриплый вопль, хватает маленького Ваню в охапку и, забыв обо всем, крича на весь лес, устремляется к саням.

И вот уже они мчатся, как вихрь, назад в Усово, нахлестывая взмыленную лошадь.

– Мы приехали домой, и лошадь наша пала, – закончил Ваня, помощник стряпчего, свой рассказ. – Отец сразу к старосте побежал, тот послал в уезд гонца, потом приехали офицер, солдаты, жандармы. Ходили туда в лес. Нас с отцом допрашивали. Я в горячке свалился, болел после этого сильно. А отец… он умер весной. От ран военных и тоже от той горячки, что от меня подхватил.