Имена

Регулярно ездил в Пушкин, бродил по тем аллеям, где еще звучали шаги Ахматовского смуглого отрока.

Целые дни проводил в Павловске – единственной в своем роде жемчужине дворцово-паркового дизайна.

Не оставлял без внимания Петергоф, Гатчину, Ораниенбаум…

Бывал в Пушкинских Горах Псковской области, общался с директором Всесоюзного Пушкинского музея-заповедника Семеном Степановичем Гейченко и переписывался с ним несколько лет.

Летом каждое воскресенье наслаждался в одном из бесчисленных парков Ленинграда, где на летней террасе играл духовой оркестр.

Зимой через день ходил в Филармонию, при любой возможности – в Мариинку.

Хотя посещения Консерватории были транспортно затруднительны, а Капеллу не любил из-за неудобных мест для сидения при всех достоинствах ее оргАна…

Рассказ о Ленинградских годах может занять у меня целую книгу; детали тех лет вошли в мемуары, в фактологическую или географическую основу художественных произведений.

Потому не буду углубляться и распыляться, а перейду к собственно теме.

* * *

Вернувшись в 1985 году – после окончания аспирантуры и защиты диссертации – в свой некогда родной город, я был готов наложить на себя руки от тоски и духовной пустоты.

* * *

Хотя надо сказать, что в те годы Уфа еще не превратилась в нынешнюю деревню, где горожане сидят на корточках и плюют себе под ноги не хуже китайцев!

* * *

Духовной жаждою томим, я мучительно искал точки приложений и нашел ее на счастье быстро.

Осенью того же 1985-го пришел в популярнейшую (и имевшую невероятные по тем временам тиражи в 100 000 и более экземпляров!) ежедневную газету «Вечерняя Уфа» к Лилии Оскаровне Перцевой, заведовавшей отделом писем.

Пришел не просто так, а прочитав объявление о наборе в «Школу репортера» (замечательные во всех отношениях годичные курсы внештатных корреспондентов, на которых делала ставку злободневная газета) и опубликовав в качестве конкурсной работы достаточно острый очерк на тему бальных танцев.

* * *

Отклоняясь от темы, скажу, что с 1991 года «Вечерняя Уфа» публиковала и мои рассказы, а в середине 90-х меня даже приглашали в газету на должность заместителя главного редактора.

Отказавшись по глупой самонадеянности на будущее, я жалею о том до сих пор.

* * *

Внештатным корреспондентом газеты я был 10 лет.

Стал весьма известным в городе журналистом и публицистом.

Писал репортажи, проблемные статьи и журналистом, писал портретные очерки.

Кое-что перерастало границы провинциальной городской газеты – попадало в такие центральные издания, как «Воздушный транспорт» или «Гражданская авиация».

Мои вырезки нередко украшали редакционную «Красную доску», ко мне стояла очередь из желающих прочитать материал про себя.

Моими героями были авиадиспетчеры и математики, парикмахеры и учителя, профессора и сапожники, студенты и ветераны войны.

И, конечно, люди искусства: например, с детства почти родной «дядя Саша» – муж маминой одноклассницы, народный художник Александр Данилович Бурзянцев.

* * *

Поэтому не было случайностью, когда однажды ответственный секретарь «Вечерней Уфы» Алла Анатольевна Докучаева направила меня к незнакомой певице, Любови Николаевне Троицкой, с целью написания очерка о ней.

Кажется, в какому-то юбилею, хотя сегодня я могу ошибаться.

Я оделся свеже, причесался, прицепил на белую рубашку «бабочку» шоколадного цвета (в те годы, по инерции оставаясь светским львом Ленинградских стандартов, я предпочитал галстуки именно такого фасона…) – и пришел в ее двухкомнатную квартиру Сталинского дома на улице Советской (в тылу Института искусств, фасадом на Советскую площадь, Башнефть, бывший Башкнигоиздат и бывший же Свет министров Башкирской АССР).

Любовь Николаевна встретила меня на удивление тепло, хотя до того дня не подозревала о моем существовании.

Хотя в том нет ничего «удивительного»: моя героиня принадлежала к тому кругу вымерших ныне российских интеллигентов, где теплая беседа за круглом столом является одной из главных ценностей бытия.

Разговорившись очень быстро (что-что, а уж говорить-то я мастер до сих пор, хотя сегодня разговаривать мне уже почти не с кем…), мы просидели бог знает сколько как раз за столом и именно за круглым, специально для меня покрытым свежей белой скатертью.

В маленькой светлой комнатке, оклеенной пожелтевшими афишами разных лет – под раскрытым окном, выходящим в ласковое вечернее лето.

Любовь Николаевна рассказывала о себе, о своих учениках и ученицах, о личностях в музыке ее жизни, приносила книги и альбомы, раскладывала фотографии, разворачивала афиши – те, которым не хватило места на стенах – а я записывал и записывал, не прекращая поедать пирожки и печеньки. Напеченные ею же и тоже специально к моему визиту.

* * *