Имена

Очерк я написал; он вызвал бурю одобрения в культурных кругах, Любовь Николаевна пригласила меня отметить сразу и мой успех и ее славу.

На этот раз в гостях была и упомянутая в энциклопедической статье ученица Михаила Акимовича – доцент уфимского Института искусств пианистка Людмила Ивановна Алексеева.

Замечательный музыкант и человек, обаятельная веселая женщина; про нее я потом написал очерк «Девочка с такими глазами».

Мы опять ели пирожки и опять пили – только теперь с нами сидел Михаил Акимович.

Я познакомился с ним так же легко, как и с его женой; он оказался приветливым, доброжелательным и веселым.

И очень простым в обращении – каким должен быть действительно умный и талантливый человек.

Теперь я уже не сомневался в том, что тоже достоин общения с богом.

И с того вечера мои отношения с семьей Зайдентрегеров стали действительно семейными.

* * *

Я приходил к ним со своей Натальей; наши жены болтали о чем-то своем домоводческом, мы с Михаилом Акимовичем вели бесконечные разговоры и только о музыке – и он ни разу не намекнул, что я ничего не смыслю в этом виде искусства.

Зайдентрегер восполнил мне все, что я навсегда потерял, уехав из счастливого Ленинграда в серую Уфу.

Мы с женой посещали Зайдентрегеров часто – так часто, как нам того хотелось.

И, как ни удивительно они всегда бывали нам рады.

* * *

Помню один званый вечер, уже не помню по какому случаю.

Мы сидели в большой комнате – без афиш, но около рояля.

Время от времени кто-нибудь вставал из-за стола и предавался искусству.

Любовь Николаевна что-нибудь пела.

Людмила Ивановна играла классику.

Михаил Акимович дьявольски подмигивал, садился за ф-но и выдавал неожиданный джаз.

А порой играл подряд несколько мелодий, соединяя их так, что одна вырастала из другой.

И часто возвращался к знаменитой в 50-х годах песне Ива Монтана, которая была позывными французского радио…

Широта души и терпимость музыкальных взглядов Михаила Акимовича меня просто поражали.

Когда уставали профессионалы, к роялю подходил аз грешный. Пел Юрия Иосифовича и Булата Шалвовича, аккомпанируя себе в A-moll (иная тональность не была мне доступна) – Михаил Акимович не кривился и не уходил на кухню, а улыбался и подпевал вместе со всеми.

Спустя некоторое время я напечатал очерк о Пушкине – «Пускай умру, но пусть умру любя».

Прочитав, Любовь Николаевна позвонила мне, выразила свои эмоции, передала добрые слова от Михаила Акимовича, а потом спела прямо по телефону романс на эти стихи Александр Сергеича.

* * *

Тогда, интересуясь исключительно музыкой, я не думал о земном.

Теперь, постарев и капельку поумнев, я смотрю на жизнь шире.

* * *

Душевная полноценность человека определяется его отношением к своим близким.

Нельзя любить абстрактное человечество в целом, но можно растворяться сердцем в конкретных его представителях.

Счастливы внутренне богатые личности – люди, способные на сильные чувства и глубокую привязанность – нашедшие единственную половинку утром своей жизни и не потерявшие ее до самого вечера.

Ощущающие любимого человека центром мира и озаряющие весь мир своим чувством.

* * *

Любовь Николаевна и Михаил Акимович всю жизнь служили не только музыке, но своей семье.

Зайдентрегеры были не просто парой музыкантов, певицей и пианистом, вырастившими поколения молодых.

Они были лебединой парой в полном смысле слов; они держались друг за друга, даже в бессловесном общении за столом не скрывали взаимной любви.

Пронесенной до самого конца жизни через все тяготы, прячущиеся между строчками скупых биографий.

Они проявляли эту любовь каждое мгновение и каждой мелочью.

Словами, жестами, взглядами…

Нельзя было не любить, нельзя было не боготворить такую женщину, как Любовь Николаевна.

И, наверное, никто не мог бы сделать этого лучше, нежели Михаил Акимович.

Их любовь не замыкалась в рамках своей семьи; она согревала каждого, кто переступал порог их дома.

Их любили ученики.

Идя к Зайдентрегерам, я всегда знал что могу застать у них ту же Людмилу Ивановну Алексееву, относившуюся к ним, как к своим родителям.

Я досадовал лишь о том, что судьба толкнула меня в никчемную и ничего мне не давшую математику – а не пустила по пути музыки, не позволила оказаться в рядах их духовных наследников.

Но был благодарен за то, что она подарила мне хотя бы несколько лет общения с этими замечательными людьми.

* * *

Мою привязанность к семье Зайдентрегеров рисует следующий эпизод.

Однажды, пользуясь отъездом жены в Ленинград, я пустился во все тяжкие.

Выбрал самую перспективную из круга своих женщин и спланировал очень романтическое и совсем не платоническое свидание.

Купил букет роз, нагладился, напомадился, надел неизменную «бабочку» и пошел на цель, полный нескромных предвкушений.