Имена

Я попытался развить мысль о том, что иные удовольствия перерастают породившую их ситуацию. Возможно, я был слегка пьян.

— Давайте сегодня обойдемся без метафизики, — сказала Энн. — Я простая девушка из рабочей глубинки.

— Всегда есть в запасе политика, — сказал Элиадес.

Он глядел на меня с лукавым выражением. Я усмотрел в этом тактичный вызов. Если предложенная тема чересчур щекотлива, будто бы говорил он, вы можете с честью вернуться к ковбоям.

— Греческое слово, разумеется. Политика.

— Вы знаете греческий? — спросил он.

— Учу с большим трудом. С самого первого дня после приезда сюда я чувствую, как сильно мне его не хватает. Чувствую себя, прямо сказать, дураком. Как это многие знают по три, четыре, пять языков?

— Это тоже политика, — сказал он, и его желтоватые зубы блеснули в гуще бороды. — Политика оккупации, политика расползания, политика расширения влияния, политика военных баз.

Порыв ветра сотряс бамбуковую крышу террасы и погнал по полу бумажные салфетки. Дик Борден во главе стола, слева от меня, обратился к своей жене, моей соседке справа: не пора ли домой, чтобы отпустить няньку. Мимо моего стула проскользнула Линдзи. Кто-то принялся подпевать гитаристу: смуглый серьезный человек, повернувшийся к нему лицом и боком к своему столу.

— Довольно долго, — говорила немцу Дот, — мы не знали нашего точного адреса. Почтового индекса, района, ну и так далее. — Она обернулась к Элиадесу. — И наш телефонный номер был не тот, что на телефоне. Мы не знали, как выяснить настоящий. Но я вроде бы уже рассказывала вам об этом — помните, тогда, в «Хилтоне»?

Косточка от персика лежала у Элиадеса на тарелке. Он наклонился вперед, протягивая мне пачку «Олд Нейви». Когда я улыбнулся и покачал головой, он предложил сигареты всем по кругу — туда по своей стороне стола, обратно по противоположной. Энн говорила с Чарлзом. По-видимому, вечер достиг той точки, когда мужья и жены вновь отыскивают друг друга, подавляют зевки, встречаются сквозь дым понимающими взглядами. Пора уходить, пора возвращаться к привычной расплывчатости. Наше общественное «я» устало блестеть.

— Очень любопытно, — говорил мне Элиадес, — как американцы изучают географию и мировую историю, когда их интересы терпят урон в одной стране за другой. Весьма любопытно.

Не ринуться ли мне на защиту своей родины?

— Они изучают сравнительную религию, экономику третьего мира, политику нефти, расовую, политику голода.

— Снова политика.

— Да, вечно политика. От нее не спрячешься.

Он вежливо улыбался.

— Вас подбросить, Андреас? — спросила Энн. — Похоже, мы скоро тронемся.

— Спасибо, у меня своя машина.

Чарлз пытался подозвать официанта.

— По-моему, американцы начинают замечать других людей только во время кризиса. Естественно, кризис должен быть американским. Если борются две страны, которые не снабжают Америку каким-нибудь драгоценным товаром, образование вашего народа стоит на месте. Но когда рушится диктатура, когда возникает угроза поставкам нефти — тут вы обращаетесь к телевизору и вам рассказывают, где находится эта страна, какой там язык, как произносятся имена вождей, о чем толкует местная религия, и вы даже можете вырезать из газет рецепты персидских блюд. Я вот что скажу. Весь мир поражается тому, каким любопытным способом американцы повышают свой образовательный уровень. Телевидение. Смотрите, это Иран, а это Ирак. Давайте произнесем правильно. И-ран. И-ранцы. Вот вам сунниты, а вот шииты. Очень хорошо. В следующем году разберемся с Филиппинскими островами, о’кей?

— Вы знакомы с американским телевидением?

— Три года, — сказал он. — Все страны, где у американцев есть сильные интересы, строятся в очередь на мощный кризис, чтобы американцы наконец их заметили. Это очень трогательно.

— Берегитесь, — сказала Энн. — Он куда-то клонит.

— Я знаю, куда он клонит. Когда речь идет о двух борющихся странах, мне понятно, кого он имеет в виду: греков и турок. Он клонит к тому, как мы обижаем бедную маленькую Грецию. Турция, Кипр, ЦРУ, американские военные базы. Насчет военных баз он уже однажды обмолвился. Это меня сразу насторожило.

Его улыбка стала шире, теперь в ней появилось что-то волчье.