Именем Революции или Брудущим в назидание

Было уже далеко за полночь, и было изрядно выпито, когда Сечка и Василий Иванович, забыв прежние обиды, облобызались и поклялись в вечной дружбе до гроба. Комиссар товарищ Рманов, как ревнитель коммунистической морали и добродетели, взвалил на плечо и унес притворяющейся пьяной Анку, которой Василий Иванович оказывал весьма недвусмысленные знаки внимания, пытаясь просунуть свою руку то под подол форменной юбки, то пытаясь нащупать то, что у Анки было весьма даже выдающимся для нащупывания. Командарм Сечка был также изрядно пьян, но противился выпитому и даже мог, как ему казалось, стоять на ногах. Василий Иванович тоже старался держаться огурчиком, подбодренный оборотом расстрельного дела. Еще бы — теперь его не расстреляют!

Наконец, выпив еще стакан самогона, Василий Иванович от нервного перенапряжения рухнул, мертвецки пьян, на заплеванный пол камеры и уже не видел того, как еле держащийся на ногах Командарм помаленьку отлил в недопитую бутыль самогона, заткнул ее початком кукурузы и, поставив бутыль на полати, вытер крокодиловы слёзы и вышел из камеры прочь.

Был уже полдень, когда Василий Иванович проснулся у себя в кровати, накрытый полковым знаменем. Стук в дверь отозвался в его похмельной голове грохотом вулкана Сракатау. Еле продрав глаза, Василий Иванович узрел перед собой облаченного в чёрную кожаную тужурку толстобрового комиссара Ф. У. Рманова.

— Что? — выдавил из себя Василий Иванович голосом умирающего лебедя.

— Все нормально! — ответствовал комиссар. — Кроме несущественной детали…

— Что еще?.. — вновь спросил Василий Иванович.

— Подпрапорщик Дуля пропал.

— Дезертировал?!

— Не думаю, — ответил товарищ Рманов. — Кот от сметаны не убегает.

— Тогда — появится… — сказал с тяжелым нетерпеливым вздохом Василий Иванович.

— Надеюсь… — ответил коротко комиссар и оставил командира в покое с его тягостным похмельем.

Василий Иванович боролся, силился и противился наступлению приступа белой горячки. Обычно он напивался перед наступлением, чтобы в момент этого самого наступление вызвать в себе белую горячку, во время которой рубил всех подряд, не разбирая ни своих, ни чужих. Благо, он по привычке скакал впереди на белом коне, а потому своих под его горячую шашку попадало мало…

Вскоре Василий Иванович снова вырубился от накатившей на него жанпольсартровской тошноты…

***

Тщетно проблукав по окрестности, Петька снова вернулся к вагончику. Анка была уже дома, это он понял по всхлипыванию.

— Ты где был?! — встретила она его вопросом обвинением.

Растерявшийся Петька вытащил из галифе сверток и протянул его Анке. Та развернула знамя, перестала плакать и недоуменно спросила:

— Ты что опять?

— Ещё одни сошьешь, — нашелся Петька.

— Идиот, — закричала Анка, — иди к чёрту! — и, швырнув в него знаменем, вытолкала из вагончика. Петька аккуратно сложил знамя, засунул в галифе и, заодно выудив оттуда бутылку виски, снова отхлебнул заморское алкогольное пойло несколькими большими глотками и пошёл, с горя, куда глаза глядят. Когда Петька, наконец, допил бутылку, он огляделся — вокруг росли одни пихты. Он весьма проворно, для пьяного человека, залез на одну из них и водрузил на верхушке знамя полка. Когда он спустился с дерева, у него силы уже были на исходе, и спать он пристроился прямо под деревом. Здесь его и обнаружил полковой свинарь Петрило.

***

На Хренском конном заводе Вороньей губернии, в конторе начкона товарища С. Б. Лядина началось совещание зоотехников конезавода, на котором присутствовал курирующий конезаводство Страны Советов маршал кавалерии З. А. Бубённый.

Как стало известно из случайно найденных на чердаке конюшни племенных книг, исчезнувших еще в Гражданскую войну, на Хренском конезаводе до революции проходили весьма странные эксперименты под руководством академика Императорской Академии Наук господина Падлова по скрещиванию собак и ослов. В ходе одного такого экспериментального скрещивания академику Падлову удалось получить химеру, ничем не отличавшуюся фенотипом от осла, но превосходившую разумом стаю собак и, даже, имеющую мозговую деятельность равную интеллекту неоарденовского пещерного человека. Опыты были засекречены Высочайшим монаршим указом, а с наступлением Гражданской войны были прекращены совсем. Академика же Падлова агенты ВЧК расстреляли еще в Гражданскую на всякий случай — чтобы доктор никому не разболтал то, что излечил этих агентов от постыдной срамной болезни, при помощи мочи этой химеры. Потому никто и не помнил о проводимых некогда экспериментах.