— …Ох, невезуха, невезуха-то!..
— Ладно убиваться, Равелло… «Трехрублевый» свой протокол видишь?..
— Начальник, мы ж договорились…
— Ага. И пакт заключили.
— Ну ты и…
— Продолжай, продолжай… Не хочешь? Тогда продолжу я. Мне, Равелло, очень усердно поработать надо, чтобы хозяин фунтов во всем признался, понял? А стимул какой?
— Бабки надо? Плачу, какие дела…
— Дела такие. Вот тебе фотографии дружков твоих. Узнаешь? Шило и Псих. В фас и в профиль. Зачем в Москву их намылил?
— Э-эх! Стукачики вы мои, стукачики, все-то вы ведаете, кто бы о вас проведал… Знать ничего не знаю, начальник! Валюта, говоришь, мне шьется? Плевать хотел! Ничего не выжмешь, в камеру давай, буду там перестукиваться, этому научен, а стучать — никогда, как на понт ни кидай…
— Не выступай, голубь ты мой идейный, гляди лучше, еще что покажу… Вот тебе трупик Шила со звездой кровавой во лбу, вот Псих убиенный, а вот и Лева Колечицкий… Приветов, как понимаешь, от них не передаю… Колись, Равелло, помогай, за нами не заржавеет…
— Ну… и какие предложения?
— Самые серьезные.
— Та-ак. Левку знал. Дружили мы с ним… Но не наш он, не блатной, из деловых щук… Мы у него на подхвате работали, на перевозках — ну, шмотки он возил, то-се, — об этом, правда, помолчать имею желание… Ну, а нам надо что — Лева завсегда делал. Любой заказ по дешевке. От телика японского до машины. Учти: я не для протокола, да и вижу — тебе сам смысл важен… Ну, короче. Дел его не знаю, но человек был полезный, повторяю, уважительный… и вот просит он у меня двух бойцов. Ну, я нашел… Ан, вижу, напоролся Лева на рифы с моими матросами. Чего там Лева мудрил — не ведаю, ей-бог.
— Чем занимался Колечицкий?
— Говорю же: Лева — мужик на товаре. Техника, меха, шмотки… Знаю, икоркой, рыбкой баловался: подбрасывал нам кое-что в Ростов — по кабакам, по базам… Мы в тех делах шестерками состояли — грузчиками, охраной… шелупенью, в общем. За кости работали. С завязанными глазами — подай-принеси.
— Круг знакомых Колечицкого. Смелее!
— Никого не знаю. Мы с ним один на один… Все! Больше ни слова, начальник. Хватит от меня. В камеру мне пора, обживаться. И думать там. Крепко. О чем тебе наговорил, о всяком-разном… Жду теперь новостей от тебя. Шабаш. Зови конвой.
Судьба Вани Лямзина поначалу ничем не отличалась от судеб тысяч его сверстников: детсад, семья и школа. Мама — зав. буфетом на автовокзале, папа — механик в гараже НИИ, дом крепкий, достаток и благополучие. С троечками окончив десятилетку, был Ваня пристроен на службу в НИИ, где трудился отец. На должность лаборанта в головную лабораторию. Нелегко доставались блага бытия юному Ивану в ту пору: зарплата была мизерной, работать заставляли много, и стонал лаборант, размышляя, где бы иное местечко найти — хлебное да вольготное, но суровый родитель, мечтавший о сыне-ученом, любые заикания о таких мечтах пресекал, жестко заставляя Ваню трудиться, где указано. Так и трудился Ваня — с вдохновением раба под ярмом, через пень-колоду, замечая между тем интересных вокруг себя людей, в частности шефа лаборатории — ловкача и пройдоху, не вылезающего из-за границ, с «Волгой» и прочими атрибутами благополучия, умело подчиненными распоряжающегося и научные изыскания лихо обращающего на безусловную пользу себе лично.
И как-то поймал шеф этот ловкий Ваню на гнусненькой краже, когда залез тот в сумку одной из чертежниц, откуда похитил четвертной билет. Ну, подумал Ваня, вот и конец: выгонят и посадят: шеф был не только ловок, но и жесток… Однако не выгнал и не посадил Ваню шеф, даже отцу не нажаловался, то ли потому, что Ванин папа машину ему починял регулярно и бесплатно, то ли перевоспитать Ваню шеф решил, а то ли пожалел, ибо младшего неразумного собрата своего в нем узрел; так или иначе, но стал с тех пор Иван секретарем-машинисткой возле сильного шефа, мотивировавшего, впрочем, назначение такое, как изоляцию преступного молодого человека от коллектива беззащитных тружеников. А Ване — что! Пошла у него жизнь праздная при редко появляющемся начальнике, независимая. А после поступил Ваня в институт не без помощи шефа — с тайным желанием подобной же карьеры. Так и расстались они навсегда. Вскоре папа умер, но мама зав. буфетом семью содержала, крепилась; учеба в институте нелегко, но продвигалась, и смутные мечты Вани начали принимать характер конкретный: влезть в доверие к академику, директору какого-нибудь КБ, а после, будучи при дипломе, действовать по усвоенным схемам бывшего шефа-благодетеля. Но грянула беда. На краже модных замшевых перчаток попался Ваня в институтском гардеробе и немедленно из вуза был выдворен. И ждала Ваню армия — искупающая и воспитывающая. Но до призыва предстояло трудоустроиться… А так не хотелось, так не хотелось!..