Лето прошло очень весело. Салон грёзовской генеральши и «молодой Мохов» соединились на время для общих развлечений. Устраивались пикники, поездки в лес и другие parties de plaisir. Было несколько спектаклей с благотворительной целью, гулянья в городском саду с неизбежными аллегри, дававшими моховским красавицам случай показать себя. Софья Сергеевна тоже не отказывалась с благотворительной целью повертеться на открытой эстраде, где моховская публика осаждала ее. Она являлась как бы примиряющим элементом, и все партии на время смешивались в одну безразличную кучку. Моховский губернатор, прихрамывающий на левую ногу, особенно ухаживал за хорошенькой вдовушкой и говорил ей те любезности и комплименты, какие были в ходу полвека назад. По своей наружности он ничем не отличался, особенно когда надевал партикулярный костюм: высокий, плотный старик с свежим лицом и большим носом, — вот и все. Летом губернатор любил ходить попросту, в паре из китайского шелка и немного фантастической «крылатке».
— Мы вас подозреваем, наша дорогая Софья Сергеевна, — говорил обыкновенно губернатор и сладко прищуривал один глаз, как пообедавший старый кот. — Да… Вы устраиваете у себя очаг революции.
— Представьте, а я и не подозревала, что это так опасно!.. — кокетничала генеральша.
— Но вы сами по себе опаснее всякой революции…
Губернаторская свита, состоявшая из разных советников и чиновников особых поручений, расцветала одной улыбкой: начальство изволит шутить… Прибавим от себя, что это очень льстило суетным чувствам Софьи Сергеевны, и она принимала самые обворожительные позы, по-институтски прижимая локотки к талии. Старик-губернатор пользовался репутацией большого ловеласа, и поэтому все чиновники старались изо всех сил ухаживать за дамами, что зачислялось им в исполнение их прямых обязанностей. Сажин обыкновенно появлялся тоже на эстраде, где царила Софья Сергеевна, и это служило поводом к очень пикантным сценам.
— Мы все вращаемся около вас, Софья Сергеевна, как отдельные созвездия около центрального светила, — сказал однажды губернатор в присутствии Сажина, который сидел у рулетки молча. — Есть в вашей орбите даже кометы…
— Ваше превосходительство, по-моему, самая маленькая комета лучше тех подозрительных планет, которые светят чужим светом, — ответил Сажин, парируя удар.
— Но солнце все-таки остается солнцем, не правда ли? А самая темная планета может гордиться, что и на нее упал золотой солнечный луч…
Собственно говоря, времена были самые либеральные, и предержащая власть даже снисходительно заигрывала с протестовавшими элементами. Притом губернатор от природы был добродушный малый и больше всего на свете интересовался театральными делами, где у него велись легкие интрижки. Это было в порядке вещей, когда вылетевшая на сцену оперетка увлекла и сановные головы. За моховским губернатором даже установилась специальная кличка опереточного губернатора, и он первый аплодировал из своей ложи, когда в «Певчих птичках» губернаторский кучер кричал из-за газеты: «Vive le gouverneur!» Либерализм этого моховского губернатора простирался до того, что он подавал руку даже Щипцову, когда тот сделался редактором «Моховского Листка», и милостиво выслушивал скабрезные анекдоты Ханова, когда тот являлся на гулянье в своем официальном звании «дяди».
— Как гнусно коверкается наша генеральша! — возмущались нигилисты, попивая пиво где-нибудь за отдельным столиком. — Пропащая бабенка.
С нигилистами сидел обыкновенно Курносов и мрачно наблюдал публику своими белыми глазами. Доктор Вертепов, по свойственному фельетонистам легкомыслию, перебегал от одной партии к другой и разносил городские вести. «Милый доктор» пользовался особенной популярностью в дамском обществе.