Именинница

— Рубашку, брюки, трусы, носки, тапки… Скидывай с себя все, чтобы я мог посмотреть, и складывай в кучу на полу.

Лукавая ухмылка сменилась грязноватым смешком, когда Заравич обнажил свое бледное тело. Он бросал одежду на пол, подмигивая Хермансон.

— Ну что, такой я вам больше нравлюсь, да? Что скажешь, девушка? Или ты, молчаливый незнакомец? Или престарелый комиссар, что, если ты…

— А ну, становись раком и раздвигай ляжки.

Заравич не впервые оказался за решеткой, поэтому молча пожал плечами и сделал то, о чем его просили.

— Так?

— Можешь одеваться.

— Ты разочарован, комиссар? Похоже, ты все-таки что-то искал. Потому что, если здесь и был какой-нибудь телефон или, к примеру, кипа бумаг, — ну, то, что обычно бывает у людей в камере, — то с полчаса назад я сходил в туалет и потом смыл все вместе со всем этим. С мобильником и бумагами, я имею в виду.

Ни слова не говоря, Гренс отодвинул стоявших у него на пути Марианну и Свена, хлопнул дверью и помчался по коридору в сторону туалета. Он вытащил латексные перчатки, которые всегда носил в кармане рубахи, и, морщась от боли в ноге, лег на живот возле унитаза. Но, сколько ни шарил в трубе, где только мог достать, рука хватала только воду. Мобильник улетучился. А вместе с ним и возможность локализации разговора.

На мгновение комиссар ослеп от ярости, которой ухмыляющийся дьявол ни в коем случае не должен был видеть.

Он крикнул Марианну и Свена, с силой толкнул дверь камеры снаружи, избегая лишний раз глядеть на голого Заравича, и побежал к охраннику.

— У вас есть свободная камера?

— Что?

— Камера… которая на этот момент не занята?

Молодой охранник как будто сомневался, что расслышал правильно.

— Свободная камера, вы сказали?

— Да.

— И зачем она вам?

— Так есть или нет?

Третья дверь на противоположной от Заравича стороне, где еще несколько часов назад сидел суицидальный героинист, после которого еще не успели прибраться. Но Гренс не замечал ни грязи, ни вони, когда, пригласив в камеру Марианну и Свена, плотно закрыл дверь.

— Так кто из вас?

Свен и Марианна переглянулись и посмотрели на шефа.

— Что, Эверт?

— Кто, черт возьми! У нас с Хоффманом опять утечка! И это может быть только кто-то из вас! Кто?

Они поняли. «Оборотень» кто-то из своих, кто все время рядом с Гренсом. Других объяснений здесь не нужно.

Эверт Гренс имел привычку срывать гнев на предметах мебели. Все лучше, чем бить людей. Сверкающая стальная койка из отдела судмедэкспертизы в Сольне звенела, как колокольчик, — печально, как только и могла звенеть койка, на которой резали мертвецов ради информации для следствия. А шаткий ночной столик Гренса в его кабинете всегда глухо стучал, мягко врезаясь в диван с вельветовой обивкой.

Здесь же не было ни столов, ни коек, поэтому Гренс стукнул кулаком в стену. И этот удар не имел никаких последствий, если не считать крови, проступившей на костяшках пальцев и оставившей на белой бетонной стене розоватый след.

— Эверт, дорогой, успокойся.

— Успокоиться, Хермансон? Я работал здесь больше сорока лет! Скоро пенсия, и до сих пор меня ни разу — ни разу! — не водили за нос мои же коллеги.

Гренс никому не доверял, в этом они с Хоффманом были похожи. Они даже как-то говорили о том, что жизнь научила их выбирать время от времени, кому можно довериться. Но еще один урок, которого Хоффман еще не получил, а Гренс уже усвоил, состоял в том, что даже тот, кого ты выбрал, может в конце концов предать.

— Отвечайте!

И это было то, что случилось с комиссаром.

— Кто из вас?

Марианна Хермансон было попятилась, но теперь подошла и встала рядом с Гренсом. Просто она ужасно не любила, когда ее запугивают.

— Еще раз предупреждаю тебя, Эверт, чем могут обернуться твои сомнения относительно меня. Я уже говорила, что это равносильно тому, что меня потерять. Ты или веришь мне, или нет. Но ты меня не слушал! Ты продолжал сыпать обвинениями не только в мой адрес, но и Свена, и Вильсона. И вот теперь снова взялся за свое. Понимаю, что это особое расследование — слишком много личного и буря эмоций. Я даже рада, что ты наконец хоть что-то почувствовал. Но Эверт, теперь ты теряешь даже не меня, ты теряешь самого себя.

— Ты искажаешь картину, Марианна.

— Что?

Гренс больше не кричал.

Холодный тон резал по живому, но руки не тряслись, и взгляд налился ледяным спокойствием.

— Я попросил проследить за тобой. Ты лгала, отмечала в журнале встречи, которых не проводила. Посещала места, где тебя не должно было быть.

— Что ты сказал, Эверт? Ты попросил проследить за мной? Но кто…

Марианна проглотила конец фразы, заметив движение Свена.

Его лицо приняло смущенное выражение.

Стыд — Хермансон сразу его узнала.

— Ты?..

Свен опустил глаза в пол.

— Ты, Свен? Так это ты…

— Да. Эверт попросил меня.

В камере сразу стало тесно, — от бушевавших страстей.

Ярость Марианны схлестнулась с яростью Гренса.

— Эверт?

— Да?

— Это наше с тобой последнее расследование.

— Прости, не понял.

— После десяти лет совместной работы ты все еще не научился мне доверять.