– Вот принесло невовремя! – забормотал художник, поднимаясь. – Только начал изливать сам себе душу, советоваться с Дашей, а он явился – не запылился. Теперь разве вернешь те мысли и тот настрой?
– Что это ты такой квелый? Хмельком паришь. Гуляем? – начал нежданный гость и, повесив шубу на вешалку, глянул на портрет. Глаза его расширились, зрачки – будто застыли от изумления. – Слушай, старик, это же шедевр! Такого ты еще за все время нашего знакомства не выдавал! Живая! Живая! Так и хочется протянуть к ней руки! С такой картиной успех на выставке обеспечен. И не только у нас, но и за рубежом. – Он не переставал рассматривать портрет. – Станешь миллионером – не забывай бедных друзей.
– Ладно, – потянул хозяин гостя за руку. – Пой, ласточка, пой, да знай меру. Пошли наверх, там у меня еще коньяк остался.
– Я же тебе всегда талдычил, что у тебя живопись идет гораздо сильнее, чем скульптура. Хотя ты и заканчивал скульптурное отделение.
– Может, ты и прав, только этот портрет я не собираюсь выставлять – ограничусь пейзажами.
– Да ты что?! Не заболел, случайно? Подобная удача у иного художника бывает раз в жизни, и не воспользоваться ею – абсурдно!
– Пусть. И давай закроем эту тему. Глотни вот с морозца. Коньяк не магазинный. У знакомого торговца достаю. Прямые поставки.
– Нет-нет, я еще раз полюбуюсь на эту мадонну. И не пудри мне мозги – такого без натуры не напишешь.
Короткий день угасал. Загорались фонари на ближней улице. Их расплывчатый свет отражался в окне. В мастерской становилось сумрачно.
– В общем, – подвел итог длинному разговору о творчестве гость. – Если ты не выставишь этот портрет – не считай меня своим другом! И никакой поддержки с моей стороны тебе не будет! Чуешь?
– Иди-ка ты до дома. – Художник помогал другу одеваться. – А я еще тут покручусь, подумаю.
– Писать, что ли, будешь во хмелю?
– Зачем? У меня всегда есть занятие. Да и прикинуть кое-что надо…
Когда гость ушел, художник набрал номер своего домашнего телефона и позвонил жене – он решил ночевать в мастерской. Какая нужда идти в ночь, по колючему морозу, с тяжелой душой и не менее тяжелым телом?
Разложив постель на диване, художник упал на мягкую подушку, и мысли понесли его в далекий городишко, затерянный среди лесов. В узкие улочки, мимо деревянных домов старинной постройки, с резными карнизами и наличниками. Мимо темных палисадов, в гору, к новым особнякам. И вскоре он увидел ее веселую, улыбчивую, и потянулся к ней, задыхаясь от радости, от порывистого стремления, от полыхнувшей надежды. Но она отходила и отходила в сумеречную глубь по мере его приближения. И, раздирая рот от беззвучного крика, он протягивал к ней руки, звал, а она вдруг стала таять, таять и вскоре совсем исчезла.
Художник, убитый виртуальным горем, закричал по-настоящему и проснулся.
За окном брезжил рассвет. Поднимался новый день. Текла жизнь.