Имя на букву "R"

Такого Яна не ожидала. Выходит, тот сон вовсе не был кошмаром, и все, что ей снилось, происходило на самом деле? В голове еще шумело выпитое пиво, происходящее казалось каким-то постыдным живым кошмаром.

– Как это… изнасиловали? – глупо переспросила она Ленку и закрыла руками рот. К горлу подступила волна рвоты, и Яна едва успела отвернуться, как из нее буквально хлынула отвратительная масса.

Проблевавшись, она доползла до пруда, ополоснула рот, прополоскала кончики своих волос, в которых застряла рвота, и вернулась к сестре. На этот раз она уже не глупила и не задавала ненужных вопросов, лишь коротко спросила:

– Кто?

– Тебя – Лешка, меня – Валерка.

Вечером, лежа вдвоем на широкой железной кровати с восхитительной бабушкиной периной, они не стали говорить о том, что вовсе не так представляли себе свой «первый раз», а вместо этого поклялись никому о случившемся не говорить. Хвастаться здесь было совершенно нечем. Обе прекрасно помнили и голые танцы у пруда, и пиво, и в целом чувствовали себя виноватыми. Засыпая, они все же пришли к выводу, что на самом деле все не так страшно – Ленке уже исполнилось шестнадцать, Яне скоро будет пятнадцать. Нормально. Насильники – Лешка и Валерка – объявились уже на следующее утро и сбивчиво извинялись, ссылаясь на пьянку и очень уж соблазнительные обстоятельства.

– Не, Яна, ну реально… ты мужика-то тоже понимать должна, – напирал восемнадцатилетний Лешка, – Не, ну нельзя же так-то… Не, ну мужика-то чего дразнить… Не, Ян, тебе хоть кто скажет, ты реально сама виновата.

Яна не спорила – виновата так виновата, но видеть Лешку больше не хотела, и когда он, окрыленный безнаказанностью, попробовал было подкатить к ней снова, Яна резко оборвала его. Случившееся, хоть она почти ничего и не помнила, было все же чем-то постыдным, чем-то, что хотелось забыть.

И они забыли. Всего через пару дней, уже без парней, они снова тайком покупали в сельмаге пиво и пили его все на том же чердаке, и именно в один из таких безумных вечеров и появилась идея татуировок.

Несмотря на лихое веселье, каникулы все же решили закончить пораньше, и Лена с Яной засобирались по домам. Бабушка не спорила и не останавливала – держать в узде двух «здоровых безмозглых кобыл», как она их прозвала в то лето, она была не в силах. Так, спрятав под несколькими футболками свои трофеи-татуировки и сговорившись приехать в следующем июне, и разъехались по домам.

Мать обнаружила татуировку в начале сентября, когда утром будила Яну в школу. Увидела, поджала губы и, молча, отправилась за скакалкой. Крик начался потом, когда Яна, с распухшими от хлесткой скакалки ногами уже закрылась в ванной.

– Ты что же это делаешь, тварь? – бушевала мать за дверью, а привыкшая к материным вспышкам Яна лишь потирала свои с детства привычные к экзекуции скакалкой ноги.

Мать работала в ее же школе учительницей по домоводству у девочек, и вряд ли кто мог предположить, что бодрая и всегда дружелюбная и улыбчивая Дина Михайловна дома была настоящим демоном. Отца Яна не боялась – его тихая личность давно растворилась в тяжелом материнском характере.

– А ну, покажи отцу свое художество! – рявкнула мать вечером, за ужином.

Яна отложила вилку и покорно завернула рукав. Буква «R» в желтом свете кухни казалась особенно жалкой. Мелкая, кривая и неровная, она, казалось, могла вызывать лишь жалость, но никак не гнев.

– Ого! – удивился отец и даже весело присвистнул, а потом, опомнившись, посмотрел на Яну как и положено, строго. – Ну, и зачем? – спросил он, коротко и подобострастно глянув при этом на мать.

– Нечаянно я… Не подумала. Я ее сведу скоро, к следующему лету и следа не останется. – пообещала Яна.

– Сведет она… В могилу она меня сведет! – привычно подхватила мать и все же не удержалась, набросилась заодно и на отца:

– Ну, доволен? Этого ты добивался? Я тебе говорила, что эта дрянь еще такого нам устроит!

Впрочем, на этот раз Яна уже не боялась – все худшее было уже позади, и теперь она даже чувствовала некоторое облегчение – по крайней мере, прятать позорную татуировку дома больше было не нужно. К счастью, родители не стали интересоваться, что за странный смысл несет в себе латинская буква «R».

О том, что она может быть беременна, Яна впервые подумала еще тогда, в деревне. Вернее, подумала она не сама – страх забеременеть первой озвучила Ленка. Яна похолодела тогда от одной мысли об этом, а уже в следующее мгновение в голове ее включился нехитрый калькулятор. Задержка была.

Какое-то время Яна гнала от себя мысли о самом страшном, но уже к сентябрю по утрам она обессилено висела над ванной, шумно отвернув воду, а однажды, только заслышав запах моркови, которую когда мать варила для «зимнего» салата, ее неожиданно и необратимо вырвало. В школе она не могла даже приблизиться к столовой – запахи горячих алюминиевых ложек, посудных тряпок и сладкого подлива делали ее по-настоящему больной. Впрочем, она держалась неплохо, справляясь с ежедневными приступами липкой паники, а ближе к концу сентября нашла в себе силы и оказалась в регистратуре городской женской консультации.