Имя на букву "R"

– В понедельник в восемь тридцать, – бросила ей мать маленькую серую бумажку. Домой добрались молча, а чуть позднее Яна, которая безвылазно сидела в своей комнате, снова услышала знакомое начало концерта.

– Нет, это ж надо такой позор на мою голову, а? – разорялась та, и все это сопровождалось звоном и грохотом очередной битой тарелки. Когда разъяренная мать, оглядываясь по сторонам в поисках орудия, ворвалась к ней в комнату, она лишь свернулась на своей кровати, инстинктивно прикрыв коленями живот.

Идти на аборт было страшно. Яна совсем не представляла себе, что и как будет происходить, а в голове ее одна за другой мелькали картинки: стерильно-белая операционная, матово блестящие инструменты, напоминающие орудия пыток, строгий, осуждающий взгляд пожилого доктора, похожего на Айболита.

Действительность оказалась совсем другой. Вместо стерильных кафельных стен она увидела темный, крашеный в унылый зеленый цвет коридор и длинную очередь из женщин – одни сидели на стульях, другие, которым стульев не хватило, стояли вдоль стен. Одетая в свою самую “взрослую” одежду, бежевую материну водолазку и юбку-шотландку, с гладко убранными волосами, Яна все же опять почувствовала себя самозванкой.

– У меня талон на восемь тридцать, – набравшись смелости, громко обратилась она ко всем и никому.

В ответ с разных концов коридора раздался недружный смех. Как реагировать Яна не знала, а потому, растерявшись, но не подав вида, еще раз повторила:

– Я на восемь тридцать, за кем я буду?

– Милая моя, все здесь на восемь тридцать, – улыбнулась ей одна из ожидавших, полная немолодая женщина с добрым и очень круглым лицом.

– Как это – все? – не поняла Яна. Она живо представила себе огромный зал, в котором одновременно выпотрашивают животы множеству женщин. К горлу снова подступила тошнота.

– Живая очередь, занимай, пока другие не набежали. Видишь вон ту бабушку? Вот за ней и будешь.

– Вы последняя? – подошла Яна к неожиданно откуда взявшейся в очереди старушке.

– Я, девочка, я последняя, – встрепенувшись, охотно согласилась та и немедленно снова погрузилась в какую-то полуспячку. Яна заметила, как понимающе переглянулись и коротко улыбнулись между собой две молодые женщины, сидящие рядом со старушкой, и одновременно с этим она буквально почувствовала спиной, как смотрят на нее все до единой женщины в очереди.

Делать было нечего. Стараясь казаться все также взрослой и независимой, она прислонилась к стене и тоже начала ждать, а когда в конце коридора показалась “новенькая”, Яна, уже готовая к этому, махнула ей рукой – “за мной”. От нечего делать она принялась разглядывать коридор. Странно, но здесь, на четвертом этаже больница вовсе не выглядела как больница – ни белых стен, ни чистого светлого линолеума, которые Яна помнила по хирургии, где ей несколько лет назад вырезали аппендицит. Пол был старым – коричневая краска кусками открашивалась от старых деревянных половиц, а стены были давно и грубо покрашены в темно-зеленый. То там, то здесь с потолка свисали голые электрические лампочки, а откуда-то из конца коридора доносился резкий и однозначный запах туалета.

Ничего не происходило. Время от времени Яна поглядывала на большую двустворчатую дверь, которая была центром внимания всех ожидавших женщин. Иногда из-за двери доносились громкие звуки, напоминавшие звуки кухни – то грохот железных бачков, то перезвон ложек, и тогда все женщины в очереди чутко вздрагивали и обращались во внимание и готовность.

Было не то чтобы страшно, но как-то тревожно, и Яна попыталась думать о чем-нибудь хорошем. Получалось не очень.

Прошло еще полчаса. Женщины в очереди заметно ерзали, но вели себя тихо – вообще, было в этой больнице нечто неуловимо унизительное, постыдное, и все они – и Яна, которой едва исполнилось пятнадцать, и старушка, которой вряд ли было меньше шестидесяти пяти, – словно молчаливо признали себя виноватыми и приготовились терпеливо нести свою вину.

Ближе к десяти белая двустворчатая дверь вдруг широко распахнулась, и в проеме показалась могучая медсестра. Она по-хозяйски окинула взглядом коридор и очередь и недовольно покачала головой. Потом громогласно объявила:

– Первые двое заходим!

В тот же момент две женщины из очереди, те, что сидели ближе к двери, буквально подскочили со своих стульев, словно под ними сработали тугие пружины. Обе униженно и незаметно проскользнули в небольшой просвет, оставшийся между медсестрой и косяком, а та тем временем зычно гаркнула:

– Следующая пара готовимся!

Яну слегка заколотило – происходящее словно уже захватило ее в какой-то ураган, выход из которого был только один – белая двустворчатая дверь.

Когда подошла ее очередь, была уже половина третьего. Из кабинета по одной выходили бледные женщины, многие улыбались и горячо и все так же униженно прощались с кем-то внутри. На лицах читалось облегчение. Перемещаясь по стульям вместе со старушкой, которая после добровольной переклички в очереди оказалась ее “парой”, Яна сидела уже возле самой двери.