Имя на букву "R"

По вечерам, прошмыгнув в просторной ночнушке в кровать, она бессознательно гладила свой живот и вспоминала, как однажды, ей было тогда лет двенадцать, в автобусе она держала на руках малыша, которого ей передала молодая симпатичная веснушчатая девушка. Яна пыталась тогда уступить ей свое место, но та лишь весело отмахнулась, а вместо этого вопросительно кивнула на спящего малыша: возьмешь? Яна бережно уложила спящего мальчишечку к себе на колени – она очень боялась побеспокоить его, но он спал крепко. Яна смотрела тогда на маленькое круглое личико с тугими щечками, на кнопочный носик и на маленький и удивительно четко очерченный ротик, словно у фарфоровой куклы, которая стояла у бабушке на комоде. В автобусе было жарко, и малыш был немного влажный, от него исходил удивительный запах, и Яна отчего-то подумала тогда: так пахнут ангелы.

Мать заметила живот в начале марта – даже самые просторные рубашки и толстовки уже не могли скрыть очевидного. И именно тогда Яна сумела впервые не дать себя избить.

– Не тронь меня! Малыша повредишь! – тихо, но четко прошипела она матери, которая, осознав ситуацию, дико вращала глазами в поисках орудия экзекуции.

– Слышишь? Не тронь! – во второй раз Яна уже кричала.

Не в силах осознать происходящее, мать безвольно плюхнулась на диван.

– Ты что же это… Ты что… Ты чего это… – как заведенная повторяла она, все еще не в силах осознать происходящее.

– Рожать буду, – коротко бросила Яна и тяжело, нарочно вперевалку, прошагала в свою комнату.

Побоев тогда не было, хотя было много криков, много слез, много битой посуды и даже разбитый телевизор. Но Яна осталась тогда нетронутой, и вечером, оглаживая свой живот, она шепотом пообещала Ромке, что никто и никогда не тронет их больше и пальцем.

Школу она бросила на следующий после признания день. Без всякой подготовки, просто проснулась утром, посидела на кровати, вышла на кухню и сказала матери:

– Не могу я больше в школу… Пусть на второй год оставляют…

Мать, которая, несмотря на вчерашний скандал и слезы, выглядела бодрой и отдохнувшей, визгливо крикнула:

– Делай, что хочешь, я тебя больше не знаю.

Следующие два месяца прошли относительно спокойно, лишь однажды, после особенно громкого скандала, Яна ночевала на вокзале, где утром ее и нашел отец с милицией. Молчаливая, но не сдавшаяся, она покорно вернулась домой, а через неделю, роясь в шкафу, вдруг наткнулась на тугой новенький сверток. Развернула и тихо охнула – распашонки, чепчики и ползунки вдруг заставили ее разреветься. Она перебрала их тогда все – маленькие, словно кукольные, рубашечки с уютными медвежатами, веселые штанишки и шапочки – и все приговаривала тихонько: “Видишь, Ромка?”

Не объявленный, между ней и матерью впервые установился мир – та совсем перестала орать на Яну, и даже сама как-то вдруг успокоилась. В школе обошлось без шумихи, все же Дина Михайловна работала там без малого двадцать лет, и у них с директрисой давно были свои отношения.

Яна так и не появилась больше в женской консультации, и когда мать пару раз поднимала этот вопрос, лишь отмахивалась: все будет нормально. На самом деле она вовсе не знала, что и каким образом будет нормально, но идти в ту больницу заставить себя не могла.

Однажды утром в самом начале апреля живот вдруг резко и настойчиво заболел. “Ромка”, – истерично подумала Яна, а уже в следующее мгновение натягивала на себя одежду без разбору. Уже сидя в маршрутке, отправила матери эсэмэску: “Мама, у меня заболел живот, поехала в роддом. Позвоню”.

Живот болел как-то странно и непостоянно, боль то отступала, то снова наваливалась, и тогда Яна стискивала зубы и тихонько, про себя поскуливала. Ехать было недалеко, маршрутка вытряхнула ее возле серого здания, которое было единственным роддомом в городе.

Переминаясь с ноги на ногу, Яна проковыляла к двери, на которой большими синими буквами было написано: “Приемное отделение”.

– Здравствуйте, – тихонько обратилась она к миловидной медсестре в зеленой медицинской робе и круглой шапочке.

– Направление, паспорт, полис, – не отвечая и не глядя на нее, протянула руку та.

Яна судорожно вытряхнула из кармана паспорт с вложенным в него полисом и робко положила на стол. Боль подступала, и она присела на краешек стула.

– Направление где? – Яна даже вздрогнула от неожиданно громкого голоса.

– Нет направления, – обреченно проговорила она.

– Как это нет направления? – медсестра посмотрела на нее почти с отвращением. – А у кого наблюдалась?

– Ни у кого… – ожидая боли, Яна почти не могла говорить и лишь шептала.

– Без направления не примем, – отрезала медсестра, решительно отодвинула ее паспорт и громко добавила. – Всех с улицы подбирать прикажешь? Ни карты, ни направления, один живот, а мы тебя принимай? Да если даже я тебя приму, ни один доктор с тобой работать не будет без истории болезни, у нас тут…