Имя нам — легион

“Упаси тебя подкорка от самоубийства! — загомонили эфирные создания. — Ты нас неверно понял. Самоубийство сбросит тебя в такие бездны, что даже нам не по силам будет достать тебя оттуда, к какому бы союзу сил мы ни относились. А что касается нашей якобы вражды, то она, доверчивый наш Капрал, весьма и весьма преувеличена людьми. Слова, миллионы слов, стоящих на службе у демагогов, могут запутать кого угодно. Человечество попало однажды в плен небольшой политической лжи иерократов-популистов; и даже не лжи, а всего лишь тактической хитрости, примененной как козырь в борьбе за власть, и с тех пор непрерывно себя обманывает. А мы — мы товарищи между собой, добрые коллеги из параллельных ведомств и почти друзья”, — убеждали они наперебой Филиппа, но в произношении этих слов и фраз ему слышался какой-то, слишком уж бодряческий, натяг.

И приближаться вплотную светлые к темным отнюдь не стремились.

“Так что вы все-таки предлагаете? — спрашивал их сбитый с толку Филипп. — Идти или не идти? Жить или не жить?”

Они исчезли без ответа, загадочно улыбаясь. А Филиппа после этого “сеанса” целые сутки мучил вульгарнейший, унизительнейший понос. Особый, пикантный душок ситуации придавало полнейшее отсутствие в запасах Филиппа туалетной бумаги…

* * *

Когда кишечные неурядицы закончились, благополучно обойдясь без перерастания в дизентерию или другую какую холеру, Филиппа разобрал страшный и абсолютно здоровый легионерский голод. Он набрал полные карманы камней и отправился на охоту.

Выводок курицеворон не обратил на его приближение ни грана внимания. Они деловито рылись в листве, шумно ссорились, дрались, злобно метя крепким клювом в глаза сопернику, и даже не сразу заметили гибель одной из товарок. Филипп подивился их близорукости и почти пинками отогнал дурех от подбитой метким броском в голову соплеменницы.

— В другой раз, — пообещал он птицам, — буду просто сворачивать шеи!

На эти слова наибольший в выводке пернатый, самый фигуристый и ярче других окрашенный (очевидно, самец и вожак), гордо задрав хохлатую головку, прогоготал весьма отчетливо что-то вроде:

— А не пошел бы ты, урод?!

Филипп только глазами захлопал. Каков петушок-то, а? Горде-ец… Ну, погоди же, доберусь я и до тебя! Понятно, что Филипп, как и петух, блефовал — их дорожки расходились навсегда.

Мясо дичины оказалось жестким и жилистым. И совершенно невкусным. Да еще и припахивало — резко, неприятно — то ли корицей, то ли еще чем-то смутно знакомым и откровенно нелюбимым Филиппом.

Зато призрак голода отступил, так и не показавшись.

И желудок, между прочим, принял подношение весьма благосклонно…

* * *

Подкоптив остатки “леггорна” и тщательно прочистив зубы от застрявших мясных волокон, Филипп отправился в дальнейший путь. На небе наконец-то заклубились дождевые облака. Он ждал ненастья уже давно, утомленный однообразием “бархатного” сезона, и обрадовался перемене погоды, как радуются перемене надоевшей (пусть даже и самой вкусной) еды.

Когда разразился ливень, Филипп, укрывший вещи и одежду под трубой Трассы, голышом бегал по быстро возникающим лужам, ловя ртом прохладные струи, любуясь на ежесекундно упирающиеся в землю оленьи рога молний и громко хохоча.

Дождь шел долго.

Когда он прекратился, Филипп уже дрожал, изрядно озябший, покрытый пупырышками гусиной кожи, но невероятно довольный. Дождь словно положил конец девятидневному трауру по Генрику и открыл некие невидимые двери в новую жизнь.

* * *

К вечеру ему встретилась еще одна река. Широченная — в километр, не меньше. По виду — судоходная. Но ни судов, ни городка с речным портом — как по ту сторону реки, так и по эту — не наблюдалось. Трасса уходила на противоположный берег.

Форсировать такую преграду “на ура”, саженками, с барахлом в зубах, казалось отчего-то Филиппу делом, обреченным на гарантированное утопание.

Плот… Построить его, конечно, недолго, но серьезная река любительских плотов и их пассажиров не любит: в два счета может перевернуть или унести течением в такие края, что и подумать страшно. Да хоть бы и на весельной лодке, подвернись таковая неожиданно под руку, Филипп поплыть скорее всего не отважился бы.

И он принял решение, которое напрашивалось с самого начала.

“Эх ты, село!… Мосты для того и строят, чтобы берега соединять, — сказал он, постучав средним пальцем себе по лбу. — Влезай, чего ждешь? Авось сумеешь”.

Но влезть оказалось не так-то просто. Каждая из труб (диаметром более трех метров), разнесенных по отношению друг к другу на расстояние, позволяющее без труда поместить в промежуток еще одну, такую же, была гладкой, а к опорам крепилась только снизу, обходясь без охватывающих хомутов. Он потешно попрыгал возле ближайшей опоры несколько минут, прежде чем уверился в полной бесперспективности выбранного наспех способа. Авось не помог.

Пришлось валить на Трассу дерево. Филипп не знал, как к такому самоуправству отнесутся местные путеобходчики и лесничие, но спросить разрешения было не у кого, и он без боязни взялся за несанкционированную порубку.