— Лужица — это слишком, — засомневался великодушный Гена.
— Согласен (“Нет, не согласен, лужица — самое то, лужица настоятельно рекомендуется!” — завопил злопамятный мститель во мне), лужица нам ни к чему. Значит, она просто падает в обморок. Ты ее ловишь и несешь к себе в кубрик. Бережно кладешь на кровать и преклоняешь рядом колени. Я волоку гармошечку и играю “Вставай, страна огромная!”. Она медленно приходит в себя. Я начинаю прочувствованно играть мелодию из фильма “Эммануэль”, она открывает глаза, полные печали и страсти, и видит твой романтический и мужественный облик. Она снова в трансе. (“Делает лужицу!” — злорадно и непристойно заржал пошляк-мститель.) Гремят фанфары, она тянет к тебе нежные руки и жадные губы, а я незаметно, но проворно исчезаю. Растворяюсь. Через пять минут четвертый взвод дружно хлебает пиво за вашу связь, подобную колоссальному водовороту, этакому Мальстрему из двух яростных либидо. Я играю “Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!”. Многоголосый хор дружно подхватывает… Каково?
— Отлично! — похвалил мой план Гена. — Так что я, говоришь, должен делать?
Разумеется, я на его невнимательность ничуть не обиделся.
Передвигаться бесшумно нас научил капитан Пивоваров. И наука эта нами не забылась. Учитывая булькающее в животах пиво и молотящее, как паровой копер, сердце Генрика, к Жанне мы подкрались на “отлично”. Замерли, любуясь плавными изгибами фигуры. Генрик медленно, но глубоко вдохнул…
— Смирр-рр-на, солдат!!!
Акустический удар едва не повалил меня на землю. Травы пригнулись, и черепица на крыше задребезжала.
Гитарный дуэт испуганно смолк на верхнем “до”. Где-то тонко, но пронзительно завыл кудлатый четвероногий малыш Бобик. Амальгама очков сержанта Бобкова навек замутилась. Возможно, завыл и он.
Лужицы растеклись под десятками ног…
Жанна как ни в чем не бывало отправила щелчком длиннющий окурок точнехонько в урну и не спеша обернулась, отбрасывая густую прядь золотистых волос с лица. Высокомерно искривила красивые губы и спокойно спросила:
— В чем дело, сержант?
Сержант, однако, потерял дар речи. Он вытянулся во фрунт и застыл с идиотским выражением на лице. “Подчиненному должно глядеть на начальника лихо и дурковато”, — вспомнилось мне. Вспомнилось и только: лихость куда-то запропала, а я окостенел с вполне дурковатой улыбкой на устах. В четырех сантиметрах над левым соском Жанны, отчетливо выпирающим сквозь тонкую ткань, клубилась черным и багровым пятиугольная голограмма, изображающая разрыв тридцатифунтового фугаса. Нашивка батал-куратора…
— В чем дело, сержант? — повторила она и, раз Генрик не реагировал, перевела взгляд на меня. — Рядовой?..
— Капралов, мастер! Должно быть, вам это известно, мадам?
— Я не спрашиваю вашей фамилии, рядовой. Я спрашиваю, что за представление? Вы рассчитывали меня ошеломить, не так ли? Можете полагать, что вам это удалось. Потому что пахнет от вас воистину отвратительно. Что вы добавляли в пиво?
— Не могу знать, мадам. Вероятно, этиловый спирт. Но… Думаю, о добавках чего-либо возбуждающего — скажем, к духам и табаку — вы знаете намного больше нашего. Примеры нужны? — Я, кажется, приходил в себя.
— Не стоит обращаться ко мне “мадам”, рядовой. И тем более не стоит изображать невинного ягненка, обманом заставленного злой волчицей вогнать копыта в брюхо вожаку овечьего стада. Это по меньшей мере смешно.
— А по большей? — не сдавался я.
— А по большей — недостойно мужчины, каковым вы, несомненно, себя считаете.
— Разумеется, ошибочно?
— Не исключено.
— Благодарю.
Она не удостоила меня продолжением и повернулась к Генрику.
— Вы уже в состоянии следить за беседой, сержант?
Он кивнул и сказал хриплым шепотом:
— Более-менее.
— Отлично. Я ваш новый батал-куратор, и мне бы хотелось познакомиться со взводом. Сделать это прямо сейчас — реально?
— Личный состав э… отдыхает… э… мастер лейтенант.
— Тем лучше, — кивнула она. — Ничто так не сближает людей, как совместная попойка.
— Но не все могут пить, — сунулся я.
— Я вижу. — Она смерила меня пренебрежительным взглядом. — Иные умеют лишь напиваться.
Я не нашелся, что ответить.
Первая встреча четвертого взвода с новым командиром прошла более чем непринужденно. Сперва, как и следовало ожидать, появление Жанны (Василисы Васильевны в кураторской ипостаси) было встречено плотоядным нечленораздельным ревом и залихватским свистом. Потом — гробовым молчанием и слабой вибрацией. Затем одобрительным гулом (она извлекла из заплечной сумки три бутылки “Абсолюта” и несколько увесистых пластин копченого палтуса в вакуумной упаковке).
Последующее многократное вздымание бокалов “за знакомство” привело систему в состояние устойчивого равновесия.