Имя нам — легион

Мы ввалились в пещеру, рассредоточились, ощетинившись стволами в трех направлениях. Минут десять мы были молчаливы и неподвижны, как окружающие камни. Ничего, однако, не произошло. Ни облавы “с собаками”, ни даже бегства напуганных гибелью товарища дезертиров. Ни звука. Ни движения.

— Я вперед, Бородач — замыкающим. Ходу! — скомандовал Гена, и мы углубились в недра горы…

Впереди маячила широкая фигура Гены, сзади раздавались мерный топот и тяжелое дыхание Бородача, ежесекундно, наверное, ожидающего, что в спину вцепятся и не отпустят больше, вражеские клешни. И предстояло еще ползти по “кишке”.

Своды неуклонно понижались, прижимая нас к полу. Прохватывало сырым сквозняком, ползущим со стороны прожженного в прошлый раз “донышка” — невидимки.

И чертовски першило в носу.

Я едва сдерживал несвоевременное чихание.

До слез.

* * *

Пыхтя и почесываясь, я выбрался из отвратительной дыры и отбежал подальше. Меня трясло. Гадость! Гадость, гадость! Вот она-то ничуть не изменилась с прошлого раза и все так же напоминала готовый к испражнению бычий анус.

Генрик, согнувшись, к чему-то прислушивался. Подойдя и встав рядом, я заглянул ему в лицо. Лица за щитком не было видно.

— Бородач где-то застрял, — сказал я. На меня напала нервная трескотня. — Ненавижу эту дыру! Чистенькая, гладенькая, а ползешь — как в дерьме по уши. Глаза бы мои на нее не глядели. У-у, сволочь!

Генрик раздраженно отмахнулся. Ну и ладно. Мне постепенно становилось легче. Черт, ботинок развязался. Я присел и принялся стягивать болтающиеся концы шнурков двойным бантом с перехлестом. В этот момент слух мой неприятно поразил мокрый чавкающий хруст.

Я мгновенно обернулся, вскидывая “Дракона”, и как раз поспел к финалу апокалипсической картины, развернувшейся в нескольких метрах от нас, главным трагическим героем которой вынужден был стать Бородач. Его руки: одна, сжимающая карабин, другая — мешок со жратвой, сея кровавые капли, похожие в “ночном” изображении шлема на ярких зеленых светлячков, кувыркаясь, разлетались в стороны, откушенные могучими клешнями стоящего на двух задних конечностях хонсака. Сам Бородач, находящийся в состоянии, называемом военной медициной, кажется, “боевым шоком” (не путать с болевым), сделал по инерции еще шаг. Потом громко всхлипнул и бешено крутнулся, нанеся беспощадный удар подкованным ботинком в высунутую любопытно башку членистоногого своего палача. Башка слетела как яйцо, выплескивая на стены полужидкое содержимое. Инерция пронесла Бородача дальше, и он не смог с нею совладать, лишенный возможности балансировать: культи рук были слишком коротки… Противники рухнули друг на друга.

Не прошло и секунды, как из дыры высунулась следующая тварюга, и мне оставалось только нажать на спусковой крючок, чтобы не разделить невеселую судьбу Бородача.

Промазать на таком расстоянии невозможно. Скорлупа хонсака содрогнулась, и он вывалился из лаза, сухо гремя клешнями. За ним тут же последовал третий, потом еще и еще… Я едва успевал отстреливать свою половину врагов — четыре ноги позволяли им двигаться удивительно проворно, и не знаю, чем бы закончилась схватка, будь дыра пошире. На такой малой арене, при достаточном численном превосходстве хонсаков, победа нашей стороны была бы проблематичной.

Один из злоумышленников метнулся мне в ноги, метя превратить в жалкое подобие Стража Врат Сильвера. Я отмахнулся прикладом, отскочил назад и выстрелил, вернее, попытался выстрелить, но попытка моя не удалась — в магазине “Дракона” не осталось зарядов. Я, не теряя времени на перезаряжание, швырнул его под ноги, отбив новый выпад клешней неугомонного ногореза, и с двух рук принялся садить пули — по три в каждую тварь, — из пистолета. Навязчивый хонсак, охотник за моими ногами, получил аж четыре и больше не нападал, скребя короткими ручками по месту, где привык иметь голову, а ногами — по скользкому от собственной крови полу. Вместо головы ему попадались лишь бесформенные куски разнесенной моими пулями плоти.

Я неистово расхохотался и зафутболил агонизирующие останки в ту сторону, откуда слышалось чудесное пение его сородичей, идущих в атаку. Кроме ангельских голосов хонсаков я еще слышал, как рядом громогласно лязгает демонический АГБ Гены, и от этого становилось немного веселее.

Пистолет защелкал затвором впустую — кончился боезапас, и никто больше не пер на меня, и Генка не стрелял уже, но я продолжал нажимать и нажимать спусковой крючок и не мог остановиться.

Саркисян крепко сжал мое плечо и, сильно тряхнув, гаркнул: “Хватит, все уже! Нет никого! Хватит, говорю…”

Я обессиленно пал на колени, и из глаз моих хлынули слезы. Генрик, более психически устойчивый, чем я, крадучись двинулся к куче тел — посмотреть, что там с Бородачом. Ему оставалась пара метров, когда куча с глухим вздохом приподнялась, встряхнулась и осела, намного более низкая, чем прежде. Бородач, пришедший в сознание, но не ведающий об исходе схватки, привел в действие самоликвидатор.