Имя нам — легион

Я, поднатужившись, взвалил калеку на плечо и без лишних слов зашагал к выходу. Остальные поспешили за мной. Когда мы были уже возле тела бессознательного сторожа, готовясь покинуть негостеприимные стены сего воспитательно-трудового лагеря, со стороны покинутой кочегарки раздалось пронзительное верещание и оглушительный лязг железа по железу.

Верная холопка извещала своих членистоногих хозяев о нашем вероломном вторжении.

Я матюгнулся и побежал.

ГЛАВА 8

Затопили нас волны времен,

И была наша участь — мгновенна.

Александр Блок

Хромой Брат, при всей своей худобе, весил никак не меньше пяти пудов, разве что без малого. Бежать с этакой ношей на спине — занятие не самое пустяковое. Филипп натужно дышал, чувствуя, как щеки от натуги бессильно сползают к подбородку, превращая лицо в уродливую гримасу. А впереди еще склон кратера, скользкий, усыпанный мелкой галькой, склонной к оползням. И ограда из “колючки”. Перепрыгнуть ее сейчас представлялось несколько проблематичным.

“К счастью, — думал Филипп, грубовато поправляя живой груз, — в ней наличествует превосходная брешь, расчудесная такая дыра — всем брешам брешь и всем дырам дыра. Вот о ней и стоит думать, благо с каждым шагом она все ближе и ближе. А за ней, совсем рядом — мешки, легчайшим движением рук превращаемые в самоходную тележку с колесами. Славные такие мешки. О тележке я уж и не говорю. Ага. Сразу по прибытии Братья займутся ею, подругой самокатной, небось разберутся с родной технологией, а мы с Генкой немного постреляем. Пора уже продемонстрировать хонсакам преимущества лазерного прицела, прибора ночного видения и обороны с позиции, расположенной на главенствующей высоте. Ну так вот. Когда потери преследователей превысят все мыслимые пределы, они, бедняги, в панике отступят для выработки нового плана действий. И выработают его, разумеется. Но мы к тому времени, дай бог, будем уже далеко… И все-таки лучше было бы, — погоревал он, — удайся нам уйти без шуму и пыли. Жаль, не врезал я на прощание аборигенке по чану. Сука визгливая. Дворняга”.

В лагере между тем нарастала суета. Разгорались все новые и новые огни, зазвучали команды. Свора гончих вот-вот должна была сорваться с цепи.

Беглецы выбивались из сил, стараясь до предела использовать полученную мизерную фору. Генрик, всхрапывая, толкал в спины медлительных по причине недокорма Братьев. Братья, всхрапывая, оступаясь, карабкались на подгибающихся ногах следом за неутомимым легионером, несущим их товарища легко, словно годовалого ребенка. Хоть и гораздо, конечно, бесцеремонней. Филипп тоже всхрапывал. Поломанный терранин, как уже говорилось, годовалым ребенком не был.

Наконец они добрались до вожделенных мешков. Не сговариваясь, как один, пали наземь. Братья, за исключением того, что путешествовал на личном носильщике, дышали со свистом. Филипп рванул клапан ранца и швырнул им упакованные в тонкий пластик заготовки колес, прикрикнув: “А ну, взялись дружненько!” — а сам пополз назад. Там, метрах в десяти, он приметил отличный камешек, словно только и поджидающий того, кто приляжет за ним с ружьецом в руках. Неподалеку ворошил листву, устраиваясь, верный друг Генрик.

И бурлящее вражеское становище, и быстро выползающие из него фигурки хонсаков были как на ладони. Филипп раскинул ноги, обмотал локоть ремнем, примостил ложе карабина в ложбинку камня и спокойно сказал про себя: “Бах!” Отдача еле слышно толкнула в плечо. Первый из будущей гекатомбы розовый труп украсил собою грязный склон. “Понеслась…” — почти без эмоций констатировал Филипп.

Минут через пять пророческие его недавние предчувствия начали приобретать черты реальности. Хонсаки заметно сбросили обороты, поняв, что сдуру можно и сломать — причем все, что угодно. Ломать “это” им, по-видимому, не улыбалось. Они принялись окапываться.

Генрик расправил сошки гранатомета.

После первой же короткой очереди, превратившей изрядный участок рачьих позиций в брызжущий визжащей каменной крошкой ад, они наконец сообразили, что отступление иной раз является не позором, но мудростью. Когда же достаточно твердые и даже отчасти организованные отходящие их порядки стали с катастрофической скоростью редеть, они дрогнули.

Они смешались.

Они побежали.

Какая, в задницу, гордость, ребята, когда бездыханные сослуживцы валятся прямо-таки пачками, отстреливаемые низкими, слыхом не слыхавшими о воинской чести двуногами, палящими вероломно в спину? Бежать, бежать! Жить!

В мгновение ока поле боя опустело.

— Я поведу сопляков, если они уже готовы, а ты проконтролируй ситуацию, — сказал Генрик. — Держи. — Он бережно поставил возле Филиппа свой ненаглядный АГБ. — Только, чур, уговор — с возвратом.

Решение уйти, оставив в прикрытии друга, далось ему, конечно же, крайне нелегко. Но оно было единственно верным, и места для чувства справедливости поэтому не оставляло. Филипп это понимал. Он сам решил бы точно так же. И все-таки он был рад, что решать выпало не ему.

— Даю вам полчаса, — сказал он.