Имя разлуки: Переписка Инны Лиснянской и Елены Макаровой

Но то, что произошло со мной, – нежданно и удивительно. Короткую речь выдал Рейн. Судя по тому, что он говорил о Ряшенцеве (профессионал и только), о Кузнецовой (симпатичное дарование), говорил обо мне то, что думает, оказывается. Смысл: «Я – величайший лирик не только сегодняшнего дня, а как Ахматова и Цветаева – 20-го века, и еще не все это осознают». Глупость, конечно. Тут на меня надели медаль, вручили красную папку, или как это еще называется – не знаю. Я сказала в сильном волнении 4–6 фраз благодарности и прочла 2 стих[отворения]. Одно – из «Арионовской» публикации, другое и единственное, которое у меня написалось здесь дней 15–16 тому назад.

Но что случилось дальше, повергло меня в жуткое, но сладкое смущенье. Зал встал и стоя мне аплодировал. Такого, как говорили другие и Семен, не было с того ахматовского вечера в Колонном зале, того злосчастного вечера, о котором Сталин спросил: «Кто организовал вставание?» Семен мне объяснил, что сначала встали задние ряды, а потом все. So [так] все пошли тусоваться, а мы с Семеном для приличия побыли в тусовочном помещении минут 20 и поехали домой. Я как-то снижаю то, что случилось, но действительно было: «Кто организовал вставание?» Президиум, как мне объяснил Семен, был растерян, потрясен и встал последним.

Доченька! Без конца звонки отрывают меня от письма и все – по поводу моего «триумфа» и последнего моего стихотворения из цикла «Голые глаголы». Поэтому набираюсь отваги переписать тебе это простецкое стихотворение:

Кого бы я ни встречала –
Я встречала себя,
Кого бы ни уличала, –
Я уличала себя.

Кого бы я ни любила –

Я любила себя,
Кого бы ни хоронила –
Я хоронила себя.

Кого бы я ни жалела –

Я жалела себя,
Куда бы я ни летела –
Я летела в себя.

Сходили с ума. Но это

Я сходила с ума.
И если вдуматься в это,
Весь мир – это я сама.

31.10.1996

Доброе утро. Проснулась очень рано, в 5.30. М.б., в старости и надо спать мало. Проснулась бодрая. Взялась за просмотр тетрадей, опять нашла о тебе и вписала в стр. 25 а[310]. Сейчас уже 9.30 утра, пойду посижу на кухне с Семеном. Устала глазеть в старые тетради, потому что переживания остались свежими. Вот почему я хотела быть «принцессой», т. е. на короткое время мечтала, чтобы ты не делила меня с другими старухами. Мечтала, чтобы Федя отвез меня к Мертвому морю, нельзя же мне иметь только «Моря Мертвого стакан»! Мечтала понюхать Манькину шею за ушком, с Сережей проехаться однажды куда-нибудь, где нет колодезного спуска. Но когда-нибудь моя мечта осуществится, хотя нашла такую строку в тетрадке:

«Лишь мечта бывает безответна».

Все мои стихи перемежаются совершенно беспомощными – о тебе, ибо сама разлука – беспомощна.

* * *

Мне б найти удавочку,
Но продлю я муку,
Сяду я на лавочку
Осознать разлуку.

Рейс из Шереметьева

И до Тель-Авива.
Нет решенья третьего –
Плакать некрасиво.

Ах, ты моя деточка,

Самолет все выше, –
В небе только веточка,
То ль побег от вишни.

Ах ты, моя ласточка,

Где исход, нет драмы,
Лишь застряла косточка
В сердце твоей мамы.

Так было неразборчиво написано, что я и тебе черкала-перечеркивала. И коль скоро я тебе пишу не письмо, а дневник, и стихотворение дневниковое переписываю без опаски.

187. Е. Макарова – И. Лиснянской Конец октября 1996

Мамик, привет! Как всегда, столько хочется выразить, пока не встал с постели, кажется, всему есть слова – и ветру, который растрепал, сдвинул с места все деревья в окне, нагнал и разогнал облака, я проснулась в восемь, потом в девять, а теперь вот уже одиннадцать, и я все еще полусплю. Но сижу за компьютером. Сейчас пошла тебе звонить. Поговорили.

Телефон вызывает устойчивое раздражение. Напоминание о том, что нужно работать, зарабатывать, искать работу, – он связан с деньгами, напоминает о том, что я не могу устроиться, приспособиться, что люди менее одаренные находят пути, живут в своих квартирах, могут платить за обучение собственных детей, хотя бы, короче, телефон возвращает к мысли о никчемности. Ты же знаешь, что я не жадная.

Насчет принцессы.