Имя рек. 40 причин поспорить о главном

Вообразите себе нынешнего артиста – который дал полторы тысячи концертов, из них половину на стадионах, а налоги платит через раз, а то и через два, ездит на самой дорогой машине в Москве, снимается каждые два года в шедевральном фильме, который смотрит по десять миллионов человек, а то и по пятьдесят миллионов, играет в театре, известней которого нет, – и говорит: загнобили меня, затравили…

Да нынешние артисты, 99 из 100, душу бы продали за то, чтоб Высоцким пожить хоть недельку. Запрещённым, загнанным, задвинутым.

Не утверждали его на какие-то роли? Да любого артиста, самого распрекрасного, один раз утверждают, а два раза нет, – Высоцкий что, был Аль Пачино и Роберт Де Ниро одном лице? Он был хороший, крепкий артист. Мог подойти режиссёру, мог не подойти.

В мультфильме «Ну, погоди» Высоцкого не утвердили роль волка озвучивать, а Папанова утвердили. И что, Папанов – хуже волк, чем Высоцкий?

Высоцкого пробовали на роль Остапа Бендера – но вы действительно думаете, что из него получился бы лучший Бендер, чем из Юрского или Андрея Миронова?

Остаётся одно – стихи его не печатали, да.

Знаете, придётся прямо сказать.

Высоцкий – огромная личность. Высоцкий – миф. Истинный, почти невозможный, огромный. Такая, как у него, слава – в его время на всю планету только у «Битлз» была.

Но, помнится, когда на заре «перестройки» вышла известная, вполне себе разумная, но критическая статья поэта Станислава Куняева о Высоцком – автора едва не разорвали на части. Конечно, это всё от зависти, решили сразу сотни тысяч читателей.

А Куняев был, в сущности, прав.

Высоцкий, что называется, открыл ящик Пандоры, когда начал смешить своего слушателя – чтоб нравиться этому слушателю, потакая его среднему вкусу, – не повышая планку, а понижая.

Куняев приводил в пример эту известную песню Высоцкого: про Лукоморье, которого и след простыл. Найдите, послушайте.

И Куняев очень спокойно объяснял: так нельзя делать. Это классические стихи Пушкина, на них воспитаны целые поколения русских людей. И если мы сегодня начинаем высмеивать это – завтра приходят смехачи всех самых позорных мастей, которым смешно вообще всё: русский солдат, русская женщина, русские святыни, Россия как таковая.

И они пришли ведь.

Очень часто повторяют, что Высоцкий – это Есенин второй половины века.

Нет, ребята, Высоцкий – это не Есенин. Есенин был великий новатор стиха, поэтический гений. И, главное, Есенин никогда не пытался понравиться своему читателю – он с самого начала работал для высочайшего суда поэзии, где и словом оступиться было нельзя.

Представить себе Есенина, сочиняющего сатирические куплеты про пушкинское Лукоморье, – невозможно.

Мне говорят: да одни только военные песни – явное доказательство того, что Высоцкий – великий поэт.

Советские военные песни – это отдельная, требующая серьёзного разговора история. И «Тёмная ночь», и «Эх, дороги…», и всё та же «Вставай, страна огромная» – песни великие. Но никто ведь не станет всерьёз утверждать, что написавшие стихи к этим песням Владимир Агатов, Лев Ошанин и Лебедев-Кумач – великие поэты?

Задумайтесь об этом. Поищите сами ответы – почему.

Самый лучший Высоцкий – это Высоцкий последних лет, когда ему уже не хотелось нравиться кому-либо. Когда он написал «Райские яблоки» и «Кони привередливые». Когда не с легковерным слушателем стал разговаривать, а с ангелами и с апостолами.

Это – классика.

Давайте любить Высоцкого тем, какой он есть.

Не возносить его туда, где места ему нет.

И не отрицать того, что долгое время никто с ним и сравниться не мог по силе народной любви.

Впрочем, у этой славы есть, увы, оборотная сторона.

Пройдёт десятилетие, другое, третье – и значение Высоцкого приравняется в глазах новых поколений к значению предыдущих всенародных любимцев; скажем, Леонида Утёсова. И неважно, что Высоцкий сам писал себе песни, а Утёсов пел чужие. Мог бы и свои петь. Слава у него была не меньшая, чем у Высоцкого. Но много ли он значит для современного человека? Увы, нет.

У Высоцкого будет та же самая ниша – для специалистов. Потому что Высоцкого можно только слушать.

Слух человека стремительно перестраивается – и расстроенная гитара Владимира Семёновича уже не будет иметь такого количества желающих её послушать.

А Есенин, Блок или Пушкин останутся на том же месте, что и были. Потому что они от саунда не зависят. Они – в слове, и слово их – самоценно.

Погоня за прижизненной славой и, главное, игра на понижение оборачиваются тем, что бо́льшая часть этой славы уходит вместе с твоими современниками.

Да, лучшее из написанного Высоцким – десятка два текстов – останется как факт русской литературы. Но через полвека значение Высоцкого и значение Станислава Куняева, при всём том, что первого слушали миллионы, а второго читали даже не десятки тысяч, а считанные тысячи, – сравняется. Это будут вполне себе равноценные – на взгляд историка – фигуры. С литературоведческой точки зрения Куняев в известном смысле даже любопытнее, а во многом, как мыслитель, – прозорливей и глубже.

Не почтите всё мной сказанное за кощунство: я Высоцкого люблю не меньше вас.