Имя твоё…

Из береговых зарослей выскочила штурмовая группа. Молча, без криков команд, растягиваясь вдоль цепью, немцы бежали по низине к взгорку. Пулемётчик был готов к этому и, в ту же секунду, ударил по ним злыми расчётливыми очередями. И сразу, откуда-то с противоположного берега, прикрывая атакующих, зачастил вражеский пулемёт. Пули впивались в скат взгорка, выбивали комки земли с его гребня, проносились со свистом выше – с каждой очередью всё ближе и ближе к позиции сержанта. А он, стараясь не обращать на это внимания, время от времени поправляя правой рукой ленту, бил и бил по приближающимся к нему фигурам, ловя их в прорезь прицела. Не пробежав и половину пути до взгорка, цепь атакующих залегла. Залегла плохо – почти ровная низина значительных складок рельефа не имела и потому хорошо простреливалась. И пулемётчик, не останавливаясь, слал вниз очередь за очередью по елозившим в поисках укрытия немцам. Стрелял до тех пор, пока не осёкся, выплюнув пустую ленту, переставший биться в руках пулемёт. Сержант знал неизбежность этого момента и тревожно ждал его. Торопливо нервными, излишне суетливыми движениями он принялся заправлять другую, начатую уже, ленту – отчаянно понимая, что нужно как можно скорее снова открыть огонь. И вдруг, будто сговорившись, все немцы из штурмовой группы, – кроме трёх убитых, – вскочили и опрометью бросились назад к реке – в спасительные заросли. «Сдрейфили фрицы!» – злорадным восторгом мелькнуло в сознании пулемётчика – он никак не ожидал такого поворота событий. Да, это была удача – дав дёру, атакующие совершили большую ошибку. Добежав до склона взгорка, они попадали в мёртвое пространство и, хотя могли потерять ещё несколько человек, оставшихся хватило бы справиться с одним бойцом. И сержант, пользуясь случаем, потащил пулемёт на запасную позицию, прихватив коробку с лентой.

Добравшись до позиции и основательно установив пулемёт, сержант аккуратно, без спешки, заправил ленту, приспособив как можно лучше патронную коробку. Закончив с пулемётом, спохватился – забыл бинокль. Но возвращаться не стал, понимая, что всё решится теперь здесь – у брода. Остальное не важно. Знал он и то, что если сейчас бросит позицию и уйдёт – у него ещё будет шанс выжить. Но чувство какого-то яростного азарта, ощущение собственного превосходства над врагом, смешанные с извечными русскими понятиями «надо» и «кто, если не я» – не могли позволить ему уйти, не обеспечив прикрытие отходящему полку.

Был уже поздний вечер. Солнце, приблизившись к линии горизонта, светило прямо в глаза, мешая вести наблюдение. Вытянув к нему ладонь, пулемётчик определил – до заката остался приблизительно час. И задержав на короткое мгновение вытянутую вперёд руку, почувствовал – словно прощальное рукопожатие – мягкое тепло солнечных лучей.

А впереди, по полю на противоположном берегу, напрямую без дороги, чёрной грязной громадой сползал к реке танк. Дойдя до переправы, танк остановился и завертел, из стороны в сторону, квадратной башней с задранным вверх коротким стволом пушки – будто принюхивался, ища цель. Затем открылся люк, и над командирской башенкой показалась голова танкиста. Сержант, быстро навёдя на него пулемёт, послал очередь и сразу ещё одну – вдогон. Танкист тут же скрылся, захлопнув за собой створки люка. Пули прошли мимо – понял с досадой пулемётчик. И через мгновение ощутил, как сжалось сердце: ствол танковой пушки, немного повернувшись, уставился прямо на него. Что-то тяжёлое двинуло землю. С силой толкнуло назад пулемёт. Чёрный сноп земли, вырвавшийся впереди из ската взгорка, закрыл свет. Будто ватой заложило уши. Резко поднявшись, стряхнув с плеч набросанную взрывом землю, сержант толчком вернул пулемёт на место. В голове колокольным эхом гудел набат. Танк стоял на прежнем месте, – вероятно, наводчик корректировал прицел, а по позиции с берега работало уже не менее двух немецких пулемётов. В иступлённой ярости, сержант ударил по танку мстительной очередью, метя по смотровым щелям. Пулемёт осёкся, прервав очередь – замолчал. Сержант ещё раз резко нажал на спуск – пулемёт молчал. «Перекосило ленту в приёмнике…» – догадался он. И тут, какая-то неведомая, страшная сила, грубо вжав его в затыльник пулемёта, больно ударила по спине тяжёлыми комьями земли; лишив воздуха, замутила сознание.

Он не знал, сколько прошло времени, пока к нему не вернулось сознание. Вяло приподнявшись на слабых руках, мутным рассеянным взглядом уставился вперёд. И низина, и заросли, и поле за рекой будто плыли в слепом тумане. Лишь солнце, уже почти коснувшееся горизонта, слабыми лучами пробивалось сквозь пелену этого тумана, последним светом прощаясь с этим миром.