Имя ветра

– Тайны, ре-лар Квоут! В аркануме повсюду сплошные тайны. Теперь, когда вы ре-лар, вам дозволено владеть некоторыми знаниями, которые прежде были вам недоступны. Более сложные симпатические связывания, природа имен… Кое-какие сомнительные руны, если Килвин сочтет, что вы к этому готовы.

В груди у меня вспыхнула надежда.

– Значит ли это, что мне разрешен доступ в архивы?

– А! – сказал Элодин. – Нет. Ни в коем случае. Видите ли, архивы – это вотчина Лоррена, его владения. Эти тайны не мои, и раскрыть их я не могу.

Когда он упомянул о тайнах, мне тут же вспомнилась тайна, что терзала меня уже несколько месяцев. Тайна, хранящаяся в сердце архивов.

– А как насчет той каменной двери в архивах? – спросил я. – Двери с четырьмя пластинами? Теперь, когда я ре-лар, можете вы мне сказать, что за ней находится?

Элодин расхохотался.

– О нет! Нет-нет. А вы не размениваетесь на тайны помельче, верно? – Он хлопнул меня по спине, как будто я на редкость удачно пошутил. – Валаритас. Боже мой! До сих пор помню, каково это было: стоять, смотреть на дверь и гадать… – Он снова расхохотался. – Тейлу милосердный, я там чуть не помер!

Он покачал головой.

– Нет. За дверь с четырьмя пластинами вас не пустят. Но, – он бросил на меня заговорщицкий взгляд, – раз уж вы ре-лар… – Он огляделся по сторонам, словно боялся, что нас кто-нибудь подслушает. Я подался ближе.

– Раз уж вы ре-лар, так и быть, сознаюсь: она существует! – Он с серьезным видом подмигнул мне.

Как я ни был разочарован, я все же невольно улыбнулся. Мы молча миновали главное здание, трактир Анкера…

– Магистр Элодин!

– А? – Он проводил взглядом белку, которая проскакала через дорогу и взлетела на дерево.

– А насчет имен я все-таки так и не понял.

– Я вас научу понимать, – сказал он как ни в чем не бывало. – Природу имен словами описать нельзя, можно только испытать на собственном опыте и понять.

– Почему же нельзя описать-то? – спросил я. – Если вы что-то понимаете, то и словами описать можно.

– А вы, значит, можете описать словами все, что понимаете? – искоса поглядел на меня Элодин.

– Ну конечно!

Элодин указал пальцем:

– Какого цвета рубашка на том парне?

– Синяя.

– А что значит «синее»? Опишите!

Я немного помучился и сдался.

– Так что, «синее» – это имя?

– Это слово. Слова – это бледные тени забытых имен. В именах есть могущество, и в словах тоже есть могущество. Словом можно возжечь пламя в умах людей. Словом можно исторгнуть слезы из самых ожесточенных сердец. Есть семь слов, которыми можно заставить человека полюбить тебя. Есть десять слов, которыми можно сломить волю сильного мужчины. Но слово – всего лишь изображение пламени. А имя – само пламя.

К этому моменту голова у меня уже шла кругом.

– Все равно не понимаю.

Он положил руку мне на плечо:

– Говорить о словах при помощи слов – все равно что рисовать карандашом сам карандаш на нем же самом. Это невозможно. Это сбивает с толку. Это бесполезно.

Он вскинул руки высоко над головой, словно тянулся к небу.

– Но есть и другие пути к пониманию! – вскричал он, смеясь, как дитя. Он простер обе руки к безоблачному небесному куполу над нами, не переставая смеяться.

– Смотри! – вскричал он, запрокинув голову. – Синее! Синее! Синее!

Глава 87 Зима

– Он абсолютно, абсолютно сумасшедший! – говорил я Симмону с Вилемом в тот же вечер в «Эолиане».

– Он магистр, – тактично возразил Симмон. – И он за тебя поручился. И, судя по тому, что ты рассказывал, именно из-за него тебя не исключили.

– Даже я не говорю, что он глупый. К тому же я видел, как он делал такое, что я даже не возьмусь объяснить. Но факт остается фактом: он совершенно не в своем уме. Он толкует об именах, о словах, о могуществе, и так по кругу. Пока он об этом говорит, все это звучит замечательно. Но на самом деле это ничего не значит.

– Да брось ты ныть, – сказал Симмон. – Ты стал ре-ларом раньше нас обоих, хоть твой поручитель и чокнутый. И вдобавок получил два оборота серебра за то, что сломал руку Амброзу. И упорхнул вольной пташкой. Мне бы твоей удачи, хотя бы половину!

– Ну, не то чтобы вольной пташкой, – сказал я. – Меня ведь еще высечь должны.

– То есть как? – удивился Сим. – Ты же вроде говорил, что все отменили?

– Исключение отменили, – сказал я. – А порку нет.

Симмон разинул рот:

– Господи, ну как же так?

– Малефиций, – вполголоса сказал Вилем. – Они не могут допустить, чтобы студент упорхнул вольной пташкой после того, как они сами признали его виновным в наведении порчи.

– Вот и Элодин так говорит.

Я выпил. Выпил еще.

– А мне плевать! – с жаром сказал Симмон. – Это же варварство!

На последнем слове он стукнул кулаком по столу, опрокинул бокал, и по столу растеклась черная лужа скаттена.

– Черт!

Он вскочил и принялся отгребать скаттен руками, чтобы тот не полился на пол.

Я хохотал, не в силах остановиться, пока из глаз не хлынули слезы и живот не заболел. Отдышавшись, я почувствовал, что с души у меня свалился огромный камень.

– Сим, ты чудо! – от души сказал я. – Иногда мне кажется, что ты единственный честный человек, какого я знаю.

Он смерил меня взглядом:

– Да ты пьян!