«В общем, знаю, что дела у тебя сейчас складываются не очень, еще и статья эта теперь. Мама все уладит, а ты у нас в одного теперь работаешь. В общем, недавно я была на вызове. Среди многих был один мужчина. Он ко мне не прикасался, просто присутствовал на встрече, а потом ушел. Осман Йылмаз. Заинтересован в поиске девушке под постоянное покровительство. Богат, как дьявол. Он поможет тебе. Ты только приведи себя в порядок, я тогда и встречу устрою. Хорошо?».
«Рене, я не знаю, мне надо подумать. Сейчас есть заботы поважнее».
«Что может быть важнее, когда ты на грани нищеты, а ситуация может стать еще хуже? Ты и Теодор можете оказаться в таком положении, что придется довольствоваться самым необходимым. А вот если ты понравишься, то Осман может все уладить. Он влиятельный человек».
Я задумалась.
«А знаешь, что, пойдем прямо сейчас? В Дом Сирен. Мама по тебе соскучилась и девочки. Причешем тебя, а вечером вместе поедем на встречу. Договорюсь с Мамой, чтобы на первый раз без комиссии с тебя. Все! Решено!».
ГЛАВА ТРИННАДЦАТАЯ
ЦВЕТОК И НОЖ
Встреча прошла успешно. Мой новый спонсор, найденный по наводке Рене Леже, погасил все мои карточные долги, займы в магазинах на наряды, долги в заведениях, где мне давали отсрочку по старой дружбе. Снял уютную квартиру в центре, обеспечил охрану и предоставил личного водителя.
Мне с ним было интересно. Вообще, одна из причин, почему эта профессия меня не отпускает, заключается в мыслях мужчин. О чем думает и говорит женщина? О кухне, болезнях, туфлях, астрологии, ремонте. А о чем думают и говорят мужчины? О людях и о причинах каких-либо событий. Не о непослушных соседских детях, а о восстании в другой стране. Не о том, кто разбил сердце, а о том, кто нарушил мирное соглашение. Не о завистницах, а о теориях государственных тайн.
Мы вели исключительно партнерские отношения. Я приезжала к нему домой раз в два дня. В моей же студии он не был ни разу. Его особняк был очень красив снаружи и вместе с тем до ужаса странный внутри.
Начиная с кричащих расцветок и заканчивая прислугой. У Османа почти в каждой комнате было по канарейке или попугаю. В гостиной перед камином часто можно было увидеть разложившихся трех французских бульдогов — двух мальчиков и одну девочку. Также в прихожей стояла клетка с маленькой обезьянкой, которую два раза в день выгуливали на поводке из страз. Я так и не поняла, какие чувства испытывала к этому: то умиление, то жалость, то, почему-то, стыд. «Изюминкой», если можно так выразиться, среди обитателей этого дома была карлица Джоти. Однажды охранник, приставленный к Осману, сказал, что это умственно отсталая сестра Османа. Потом он сделал паузу и уже со страхом в глазах попросил ничего не спрашивать об этом у «хозяина», тем самым не выдавая его. Все стены дома были увешаны картинами красавиц и животных, некоторые из которых были порнографического характера.
Весь этот дом был неимоверно странным, местами даже неприятным. Меня пленил в нем лишь один проблеск света — подлинник картины Тициана Вечеллио «Кающаяся Мария Магдалина». Еще секунду назад она была грешницей. Но в данный момент ее тело не создано для привлечения похотливых взглядов. В красном стыде она судорожными движениями рук прикрывает свое тело, сминая податливую под ее силой ткань. Ее слезы указывают на горькое сожаление о злостном использовании подаренной Богом красоты. На фоне уже темнеющей синевы неба виден проблеск оранжевых оттенков — это закат, означающий закат ее эпохи в качестве куртизанки.
«Я околдован твоими любовными чарами и прикован к тебе прочными цепями привязанности, ровно, как и эта обезьянка с ошейником у шеи».
«Что?», — я испугалась от резкого голоса Османа за своей спиной.
«Ну ты же смотришь на эту картину с обезьянкой? Ее рисовали с натуры», — он показал рукой в угол с клеткой.
«О, нет, я наблюдаю за «Магдалиной».
«Ах, Магдалина! Я приобрел ее для плотского созерцания! Только глянь на ее полные прелести, едва прикрытые каскадом шелковистых волос. Прелестная грешница! Написано чудно! Глядя на нее, я буквально осязаю ее животный запах, аромат благовоний в воздухе и чувствую фактуру кожи», — Осман едва ли не зарычал в конце.
«О чем ты говоришь? Эта картина совершенно не о том! Она знает, насколько грешна и теперь раскаивается!»
«Да, сей сладостный грех! У меня подходящая фантазия для того, чтобы в резкой отчетливости представить все ее мыслимые и немыслимые грехи. Как раз один Бог знает что она вытворяла! Обожаю это произведение!», — Осман рассмеялся и тут же схватил меня сзади за талию, прижав бедра к своему возбужденному телу.