Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Поэт с трудом оторвался от миски с кассуле. Запивал пищу бузотом из глиняного кубка. Вино было настолько разбавленным, что Вийон едва ощущал в нем алкоголь, но нынче, после освобождения из-под виселицы, и эта водичка на вкус была словно отборный кларет из королевских подвалов Лувра.

Сидели они в старой, разваливающейся палаческой башне в предместьях Кагора, неподалеку от моста Валентрэ. Ветер выл в изгибах стены, стучал прогнившими ставнями, а снег сыпал все сильнее. Мастер Петр Абрревой и себе налил вина в глиняный кубок. Поэт видел его седые, взлохмаченные брови, исхудавшее, покрытое желтыми пятнами лицо, красные глазки и шею, сморщенную, словно у подыхающего индюка. Старый палач покашливал, руки его непрерывно дрожали.

– Я уже скоро уйду, Вийон, – прохрипел он. – Тридцать и один год трудов, с праздника Призыва Апостолов года… Верно! Со времени, как сожгли Орлеанскую Деву, ля Пюсель[128]. Три десятилетия я рубил головы, колесовал, разрывал лошадьми, четвертовал, топил в мешках ведьм, сжигал на кострах колдовские книги и гримуары. Тридцать лет страппадо, «ведьмовского стула», «испанских сапожков», кавалетто и «нюренбергской девицы», раздавливания пальцев да ломания костей. И после этих тридцати годков муки я даже не могу спокойно покинуть этот мир, Вийон.

Поэт ничего не сказал.

– Я знаю, горожане боятся палачей. Позорит их уже прикосновение моего плаща, не дай Бог дотронуться им до моего меча. Не хочу тебя заставлять, – Петр закашлялся и долго харкал кровью, – колесовать приговоренных. Если не пожелаешь принять мою профессию, то можешь уехать из Кагора, едва лишь захочешь.

Вийон поднял голову.

– По каким же причинам вы освободили меня из-под виселицы?

– Мне нужна твоя помощь. Я ищу поддержки кого-то ученого. И ловкого. Потому что я, – Петр утишил голос до свистящего шепота, – боюсь, Вийон. Боюсь так сильно, что и глаз не могу сомкнуть вот уже много месяцев.

Вийон пожал плечами и отрыгнул. А потом долил себе разбавленного вина из кувшина.

– Принимая во внимание ваш возраст, полагаю, боитесь вы не смерти?

– Не ее, – покачал головою мастер. – Если хочет, пусть приходит за мной хоть сегодня. Послушай, Вийон. Хочу, чтобы ты помог мне из простой человеческой благодарности за спасенную жизнь. Ничего более я не желаю. Если поможешь мне совладать с моим страхом, я даю слово, что позволю тебе уехать, куда пожелаешь.

– Итак, – голос Вийона был тих и спокоен, – как зовется твой страх, старик?

Мастер Петр снова раскашлялся.

– Давным-давно, господин Вийон, я совершил преступление. Страшный проступок, за который ожидают меня долгие годы чистилища и нелегкого покаяния. Удалось мне уйти от закона, но нашелся некто, знающий обо всем. Человек тот меня преследует. Он пожелал, чтобы я стал его прислужником. Я хочу, чтобы ты меня от него освободил. Не меньше и не больше, Вийон.

Воцарилась тишина. Ветер выл вокруг старой башни, ставни зловеще постукивали.

– То есть ты опасаешься, что в случае непослушания твои темные делишки выплывут наружу, – пробормотал Вийон. – Но что тогда случится? Самое большее, приговорят тебя к смерти, которой, как ты сам говорил, ты не слишком боишься. Разве что ты страшишься пыток или тюрьмы?

– Страшусь я вековечного проклятия, – мрачно проговорил Петр. – Поскольку преступление, которое я совершил, настолько отвратительно, что, выйди оно наружу, буду я похоронен на неосвященной земле, без последнего причастия, без прощения Господом, словно собака, сдыхающая под забором. Никогда я не получу шанса на искупление там, по другую сторону. Не попаду в чистилище, как не попаду и в ад, и до дня Страшного суда буду кружить по миру проклятым призраком, который никогда не будет знать покоя. Подобная судьба пугает меня сильнее пыток и смерти. Если же я умру и буду похоронен как христианин, у меня, быть может, появится хоть один шанс искупить вину. Именно потому я и прошу тебя о помощи.

– Что же ты такого сделал, старый палач, что грозит тебе вековечное проклятие?

– Не желаю об этом говорить, – коротко ответствовал Петр. – И ты здесь не для того, чтобы выносить приговор. Судить меня будет не шельма и разбойник, вырванный из-под виселицы, но лишь тот, кто воссядет ошуюю от Отца Небесного.

Вийон рассмеялся и долил себе вина.

– В таком случае, кто твой преследователь? Благородный ли это господин? Купец или, например, кто-то из городского совета?

– Не ведаю, – прохрипел палач. – Пришел он внезапно и знал все грехи мои, словно священник после пасхальной исповеди. Сказать, что человек этот – тайна, это все равно что утверждать, что в молитве сперва идет «Отче наш», а только потом – «аминь». Он велит… велит называть его Ру…

– И к чему же он тебя принуждает?

– Приезжает за мной ночью, – прошептал палач. – И тогда…

В переулке перед башней палача застучали копыта. Вийон услышал лязг металла и приглушенный снегом шум приближающихся шагов. А потом заметил, как изборожденное морщинами лицо палача бледнеет, словно платок невесты, и мастер Петр начинает дрожать, а в его прищуренных красных глазах появляется страх.