Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Им сорвали с рук путы и повлекли вперед. Один из уродов отворил низкие, окованные железом двери и втолкнул их за высокий каменный порог.

Помещение, в котором они оказались, напоминало часовню. Было четырехугольным, со звездообразным сводом. Опускающиеся вниз ребра переходили в четыре округлых столпа, напоминавших античные колонны. Под стеною виднелись ниши с остроугольными окнами; однако были они наглухо замурованы, и Вийон не мог бы сказать, выходят они наружу или же суть просто обманки, за которыми могло быть и полмили скалы.

В комнате не было ни креста, ни алтаря. Все внимание Вийона сразу приковала к себе горделивая одинокая фигура напротив. Это был человек в миланском, черненном наглухо доспехе, но без карваша, наголенников и перчаток. Вместо шлема на длинные бронзовые ухоженные кудри наброшен был капюшон, а лицо скрывала медная маска, изображавшая морду разъяренного пса, ощерившего пасть с острыми клыками. В отверстиях блестели большие голубые глаза.

Незнакомец был не один. Перед ним на деревянном столе, покрытом засохшими пятнами крови, снабженном валком, коловоротами с храповиками, ремнями, петлями и шипами, покоился нагой связанный человек. Едва лишь Вийон взглянул на него, он сразу едва не позабыл подволакивать ногу, горбиться и выпускать изо рта новые струйки слюны. Рот и веки пленника зашиты были толстой портняжной дратвой, покрыты струпьями, искривлены в ужасающей гримасе. И лишь судорожно поднимающаяся грудь позволяла полагать, что он все еще жив.

– Долго же приказали вы себя ждать, мастер Петр, – отозвался мужчина в маске пса. – Мы уж решили, что вы позабыли о нашем договоре.

– Как бы я посмел, господин, – прохрипел старый палач. – Приболел я… Но клянусь милостью святого Бернарда, что управлюсь с этим типчиком лучше, чем кухарка с гусем на кухонном столе! – Он закашлялся и сплюнул кровью на пол.

– А это кто?

Вийон скорчился и затрясся, почуяв на себе внимательный взгляд. Раздумывал, что случилось бы, добудь он укрытую в рукаве чинкуэду и подскочи к господину Ру. Успел бы тот схватиться за меч? Или он, Вийон, успел бы перерезать ему горло, прежде чем Ру призовет на помощь своих уродливых прислужников?

– Это мой помощник… Сельский дурачок, – пробормотал Петр, выходя впереди Вийона. – Он ничего не скажет, поскольку говорить не умеет, а в работе мне поможет.

– Тогда к делу! Мастер…

– Да, господин Ру?

– На этот раз хочу, чтобы ты делал это… медленно… Очень медленно!

– Как прикажете, господин.

Мастер подошел к ложу страданий. Медленно, с усилием ослабил коловорот. Голый мужчина дернулся, застонал сквозь зашитые губы, а потом перевернулся на бок и свернул тело в клубок…

– Придержи-ка его, недотепа! – рыкнул Вийону палач. – Хватай его за бедра! Двигайся, дурень!

Чувствуя, как все вокруг начинает кружиться в ошеломительном водовороте, Вийон захромал к пленнику. Значит, вот в чем дело! Этого желал от мастера Петра таинственный Ру, жестокосердый и проклятущий шельма… Господи Иисусе, кто же он такой? Что за лицо скрывается под маской?

Он быстро схватил и обездвижил дергающегося пленника. Палач поднял с пола металлический валок, утыканный шипами.

– Подними его, глупец! Быстро!

Вийон с трудом приподнял пленника. От связанного мужчины смердело страхом, потом, кровью и дерьмом. Палач сунул ему под спину шипастый валок, и тогда пленник заскулил, выгнул тело дугой, ударил головой в доски так, что аж загудело. Мастер Петр подскочил к коловороту, натянул веревки, прижимая мечущееся тело к шипам.

А потом захрипел, раскашлялся, согнулся вдвое.

– Хватай за рычаг! – крикнул с отчаянием. – Давай, давай!

Вийон сжал деревянную рукоять, провернул, веревки прижали истязаемое тело к столу – и он почти почувствовал ту боль, которую протыкающие кожу шипы доставили пленнику.

Жертва металась в страшных мучениях, а свежеиспеченный помощник тортора трясся от страха.

– Дальше, дальше! Не милуйся, как с молодкой из борделя, тюфяк! – хрипел Петр. – Тяни до конца!

Звук, вылетевший изо рта пленника, был устрашающим. С зашитыми губами он не мог кричать; потому исторгал из себя вой, напоминающий скулеж обезумевшей от боли собаки, давимой мельничным колесом. Вийон видел, как мучаемый мужчина бьет головой в стол, как бессильно пытается распахнуть в крике рот… Как из ран, сквозь которые продернули дратву, начинает сочиться кровь. А потом, когда зловещий щелчок храповика ознаменовал, что коловорот под руками поэта совершил полный оборот, он затрясся и замер, его руки и ноги были почти вырваны из суставов, он сходил под себя, и к тошнотворной вони крови и кислого смрада пота добавился еще более мерзкий запах человеческого дерьма…

– Стой, хватит! – прохрипел Петр и сплюнул под ноги.

Вийон замер с ладонями на коловороте. Чувствовал, что сейчас потеряет сознание, выпустит колесо и падет на каменный пол. Поэту приходилось уже бывать истязаемым, видывал он нутро палаческих комнат, испытывал страшную боль, да и со смертью разминулся на волосок. Но впервые сам он причинял страдания под внимательным, ледяным взглядом господина Ру.