Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Он замер, тяжело дыша и обливаясь потом. Пленник смолк и перестал дергаться. Дышал судорожно, втягивал со свистом воздух.

Это конец, подумалось Вийону. Это наконец-то все. Он умрет, а мы выйдем отсюда на воздух.

Он ошибался. Это не был конец. Даже не начало…

Петр подступил к истязаемому с ведром смолы. Быстро намазал ему бока и внутреннюю сторону подмышек, а потом приложил факел. Смола загорелась красноватым огнем, усиливая страдания жертвы до границ безумия. Истязаемый дрожал от боли так, что потрескивал пыточный стол.

Абрревой отер с чела кровавый пот. В слабом свете факела выглядел он истинным призраком, трупом, что поднялся из гроба при звуках труб Страшного суда. Дышал тяжело, а в груди его свистело при каждом вдохе, словно в дырявом меху.

– Мастер Петр, – бесстрастный голос Ру вырвал Вийона из одеревенения. – Дальше!

Палач кивнул. Потом снял со стены толстую веревку, заканчивающуюся крюком и пропущенную сквозь железный блок под потолком; проходила она через валок и железную петлю на боковой стене зала. Вийон знал эту пытку. Страппадо. Одно это слово вмещало в себе больше боли, чем мог причинить целый флакон венецианской отравы.

– Попусти веревки, негодяй!

Вийон не знал, как это сделать. Палач проворчал проклятие. Быстро освободил храповик. Коловорот застонал, провернулся. Деревянная крестовина ударила Вийона в бок. Поэт отскочил с оханьем.

Истязаемый завыл сквозь зашитые губы. Зашипел громко, видимо, боль возвращающихся на свое место суставов была столь же сильной, как и при их растягивании.

– Переверни его на бок.

Вийон превозмог тошноту. Чувствовал смрад горелой плоти. К счастью, справился под внимательным взглядом человека в маске.

Они медленно перевернули изуродованное тело на бок. Петр расстегнул пряжку на правом запястье пленника, с трудом выкрутил ему руку назад, вдел ладонь в маленькую железную колодку, заблокировал ее.

– Поверни его с другой стороны!

Вийон исполнил приказание. Церемония повторилась. Петр зацепил крюк от веревки за кольцо, вкрученное в деревянную колодку.

– К рычагу!

Вийон заколебался. И тогда вспотевший, окровавленный палач пинком послал его в угол, где второй конец веревки, проходящей через блок на потолке, был накручен на деревянный барабан с храповиком. Петр снова связал ноги обреченного, а потом ослабил полотняные петли веревок, выходящих из коловорота пыточного стола.

– Тяни! Быстро!

Вийон послушно вращал рычаг. Услышал, как заклекотали деревянные шестерни. Веревка, привязанная к выкрученным за спину рукам несчастного, натянулась как струна, а потом поволокла жертву вверх. Пленник дернулся, но впустую. Неумолимое страппадо тянуло его все выше и выше. Через минуту он висел с вывернутыми за спину руками. Заскулил отчаянно, дернулся. Все напрасно!

С тихим хрустом плечи выскочили из суставов, руки неестественно выгнулись над головою приговоренного, который наверняка даже не был осужден. Пленник метался под потолком, а звук, который издавал он сквозь зашитые губы, казался визгом зарезаемой свиньи, которой затолкали в глотку клубок тряпок.

Вийон уже ничего не чувствовал. Смотрел бесстрастно, как к приговоренному подступил мастер-палач и прикрепил к каждой из ног его свинцовые гири. Как помазал смолой и поджег у него в паху.

Это уже не имело никакого смысла. Мистерия убийства подошла к концу, и поэта ничто уже не могло испугать. Йопула его была мокра от пота, крови, смердела гарью и дерьмом.

Обреченный уже и не дергался. Грудь его поднималась едва заметно; висел он со склоненной головой, подобно Иисусу на аллегориях Страстей Господних, нечувствительный к боли и медленно погружающийся в тяжелую, смертную муть.

Мастер Петр с трудом взобрался на пыточный стол. Дотронулся до места, где билось сердце, потом – до вен на шее пленника. Быстро спустился и поклонился господину Ру.

– Вельможный господин… – пробормотал. – Он уже почти… Угасает.

– Хорошо, Абрревой. Чудесная работа. Вот тебе!

Ру бросил к ногам палача тощий мешочек. Петр с трудом наклонился, поднял его, поклонился снова.

– А теперь – прочь! Прочь, я сказал!

Спотыкаясь, сгорбленный Петр двинулся к дверям. Вийон не отреагировал.

– Тебе говорю!

Поэт понял. Изображая хромую походку калеки, пошел к двери, но зацепился за что-то, лежавшее под одной из колон, – длинное, завернутое в шкуру вепря, сверкающее и убийственно острое. Заметил узкую рукоять широкого тяжелого меча. Рукоять заканчивалась крестом, как и концы короткого эфеса. Клинок был широким и толстым, с едва прорисованным стоком.

Вийон похромал дальше. Закрыл глаза, запоминая этот меч…

А потом колченогий горбун с посиневшей и отекшей половиной лица ухватил поэта за плечо и вытащил за порог. Кто-то захлопнул и закрыл на засов дверь в часовню, в которой остался умирающий, истерзанный пленник и таинственный господин Ру. Вийону быстро надели на голову мешок и погнали вниз по ступеням. Поэт оступился, ударился головой о камень…

– Быстрее! Быстрее! – дышали уродливые слуги господина Ру. – Двигайтесь, собачьи дети!