Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

– Господь Вечный, помоги мне в делах моих, – начал вечерню Яков де Монтей звучным, раскатистым голосом. Монахи крестились в молчании, а потом по всему монастырю разошлись их покашливание и шепот:

– Господи, поспеши ко спасению моему.

Ветер с моря завыл громче, до Вийона донесся шум гигантских волн, разбивающихся о скалы в сотне футов внизу под обрывом скалы, на вершине которой стоял монастырь.

– Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Ныне и присно, и во веки веков…

Море становилось все более грозным, словно любая фраза, произнесенная бенедиктинцами, сильнее злила дьявола, скрытого в морских волнах.

– Аминь.

Что-то заскрипело, затрещало под фундаментом церкви. Порыв влажного морского ветра прошелестел по просторному нефу, в котором некогда, во времена славы аббатства, могли поместиться сотни монахов и их слуг. Нынче же было их едва ли две дюжины – жалкие остатки огромной толпы бенедиктинцев, обитавших в скриптории, складах, библиотеке, дормитории и рефектории Мон-Сен-Морис.

Аббат начал гимн.

И тогда раздался треск. Глухой гром ударил в уши, разнесся эхом по огромному нефу. Вийон увидел, как рушатся стены северного трансепта, как по огромным стенам здания идут трещины и щели, а стеклянные витражи превращаются в дождь разноцветных осколков. Ненасытное море снова отхватило кусок аббатства. Среди монахов раздались ропот и крики.

– На стены, братья! – крикнул аббат.

– Ad libros! Ad libros,[192] агнцы! – гремел библиотекарь.

Бенедиктинцы кинулись к дверям, ведущим в северный трансепт, помчались по склону горы, чтобы подпереть падающие стены жердями. Кто-то кричал о растворе, другой – о подпорных камнях, и за считаные мгновения церковь опустела… Почти опустела, так как Вийон, укрытый в тени мощной колонны, даже не пошевелился. Осторожно вышел из укрытия и осмотрелся. Глядел на вереницу барельефов, представляющих архангелов, кланялся фигурам святых. Шел и осматривался, стараясь ничего не пропустить.

Пока наконец не добрался до хоров. Слева был обрыв скалы, остатки стен трансепта, треснувшие, кривые, повисшие над пропастью, над бьющимися внизу волнами. Справа виднелось длинное крыло здания, освещенное солнцем, которое все сильнее уходило к синей бездне моря, покрытого белыми барашками волн.

Вийон повернул туда, куда вели его солнечные лучи. Миновал надгробия основателей монастыря – Жане де Петервиля и его супруги. Прошел мимо каменных стел на могилах аббатов, монахов и приоров, ища место упокоения предыдущего аббата, который приказал похоронить себя как можно дальше от морской стихии, о чем Вийон узнал в разговоре с Яковом де Монтеем.

Бенедикт Гиссо!

Это имя и фамилия привлекли его взгляд, словно толстый кошель, висящий на поясе глупца, погруженного в пьяную дрему в городской канаве.

Надгробье предыдущего аббата было скромным, грубо вытесанным из песчаника, украшенным выступами по углам, как на могилах первых христиан. Стенки его покрывали инскрипции и надписи, глубоко вырезанные в мягком камне.

Вийон присел и задумался, почему аббат так сильно опасался морской воды, что приказал похоронить себя подальше от моря? Все же в годы его правления море не сделалось еще дикой яростной бездной, не уничтожало аббатство, а волны, пенистые, словно фламандское пиво, спокойно бились о камни ниже монастыря. Поэт очень хорошо помнил, как Яков де Монтей сказал, что все несчастья начались только после смерти старого аббата. Выходит, Гиссо был с этим как-то связан?

Он проводил пальцами по инскрипциям – обычным пожеланиям всего хорошего умершему от старости аббату. И вдруг замер. Надпись, вырезанная почти у основания плиты, гласила:

«Boni Faustini Memoriae».[193]

Вийон улыбнулся широко и так лучезарно, что могло показаться: еще миг – и южное крыло трансепта осияет свет столь яркий, будто сошел туда архангел с пылающим мечом.

– Значит, ты все же существовал, Фаустин… – прошептал Вийон. – Я тебя нашел!

3. Некоторое время по вечерне

– Закончил ли ты, брат? – нетерпеливо спросил Яков де Монтей. – Еще два-три дня, и будешь писать на дне моря, потому что скрипторий провалится в бездну.

– Я трудился в поте лица своего, – сказал брат Франсуа, покорно склоняя чело пред Яковом де Монтеем. – Но прежде чем я двинусь назад в Нант отвезти его преосвященству епископу списки ваших монахов, хотел бы задать вам еще один вопрос.

– Всякий вопрошающий находит ответ, – проворчал аббат. – Потому спрашивай, брат, и не ошибешься, поскольку ответ будет тебе дан.

– Все ли монахи, что славили Господа в этих стенах, были записаны в монастырские кодексы и свитки умерших? Это очень важно, поскольку, как я уже вспоминал, Его Преосвященство не хочет обойти в своих молитвах ни одного из орденских братьев. А ошибка в поминовении может привести к тому, что его молитвы не будут иметь для вашего монастыря никаких последствий.

Аббат нахмурился. Вийон украдкой присматривался к его лицу, выискивая признаки гнева или беспокойства. Но ничего такого не приметил. Аббат был всего лишь бледным и уставшим.