Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы

Монастырь сползал в море. Валился камень за камнем, кирпич за кирпичом, колонна за колонной, поглощаемый жадной стихией, подмывавшей каменный клиф, атакующей валуны и пики, отнимающей все новые стены и галереи. Так гордо выглядевший снаружи, внутри виридарий был настоящей развалиной. Вместо северного крыла виднелся свежий скол обрыва, а треснувшие колонны и капители, меж которых по залу когда-то прохаживались монахи, сейчас лежали уже в царстве Нептуна. Боковые галереи растрескались, приходя в упадок. Северное плечо трансепта церкви рухнуло, открыв внутренности нефа, растрескавшиеся и уничтоженные надгробия монахов или, быть может, основателей и дарителей Мон-Сен-Морис. Схожим образом разрушен был и рефекторий – лишь по накренившейся трубе, что возвышалась над останками пола у единственной уцелевшей стены, можно было узнать, что некогда именно тут подкреплялись в часы, свободные от работ и молитв. Шум волн шел почти из-под ног аббата и Франсуа; крики чаек стали резкими, настырными, словно предвещая дальнейшее победное наступление океана и окончательную погибель монастыря.

– Море обезумело! – крикнул аббат. – Господи, благодарим Тебя за то, что испытываешь нас, но чем же провинились пред Тобою старые стены Мон-Сен-Морис?! С тех пор как умер прошлый аббат, святой памяти Бенедикт Гиссо – то есть вот уже два года, – проклятая стихия беспрестанно угрожает нам. Не проходит и дня, чтобы не упала стена, не бывает ночи, чтобы не свалился контрфорс. Мы словно потерпевшие кораблекрушение на остатках лодки – то и дело отступаем в новые комнаты, унося жалкие остатки добра, которые у нас еще есть. Где же слава этого аббатства?! И в час тот наступило великое сотрясение земли и рухнула десятая часть города, говорит святой Иоанн. Прав был аббат Гиссо, приказав похоронить себя в южной части крипты и в южном трансепте установить свое надгробие. Он хотел быть подальше от проклятой стихии.

Аббат замолчал. А море шумело все гневливей. Дул мокрый ветер, обдавая их влагой и холодом.

– Под крестом поклади мой посох купно с власяницей, – сказал наконец аббат. – Я не был монахом этого монастыря. Назначили меня аббатом и прислали из Иль-де-Франс в эти далекие места для того лишь, похоже, чтобы сделался я свидетелем, как власть моя падет, словно башня, источенная стремниной времени. Прости, брате, мою выспренность, но что же мне делать, когда его преподобие отказывает нам в помощи, предлагая лишь духовное утешение, которого мы, простые грешники, недостойны.

– Ora et labora, – коротко произнес Франсуа. – Ждите, и дано вам будет. Его Преосвященство прислал меня, чтобы я выписал имена ваших умерших монахов и монастырских патронов, а потому позвольте же мне поскорее приступить к делу. Может, дьявол, скрытый в морских волнах, перестанет сеять разрушения, когда услышит звон колоколов, бьющих в церкви Святого Креста? Когда раздастся хор из собора, хотя еще не законченного, но уже возносящего хвалу Господу? Дьявольские голоса не поднимаются к небесам, так, может, Господь услышит наши молитвы и отвратит несчастья?

– Делай, что хочешь, – пробормотал аббат. – Ступай в скрипторий и пиши. А если выяснишь, что может быть причиной нашего несчастья, – дай мне знать.

– Покорно благодарю, ваше преподобие.

2. Нона [191]

Ветер, долетающий с бесконечных морских просторов, выл, будто дьявол, отгоняемый святой водой от врат рая, протискивался меж каменными колоннами и стенами аббатства. В бессильном гневе он подхватывал сухую листву в виридарии, метался меж каменных стен и зловеще постукивал старыми ставнями, в то время как Франсуа засел в скриптории над фолиантами, кодексами и манускриптами, в которых должен был прочесть историю аббатства и выписать имена монахов, вереницей черных призраков проходящих над порогами Мон-Сен-Морис. Брат сбросил капюшон, открывая все еще довольно молодое, худощавое и испещренное шрамами лицо, а также выбритую на голове тонзуру, которая не одного вора, шельму и преступника вытянула из деревянных объятий виселицы, перенося под куда более милостивую юрисдикцию епископского суда. И превращая вечное и неуверенное раскачивание между небом и землей в безопасное пребывание во глубине монастырских стен.

Вийон улыбнулся, просматривая свитки умерших, надгробные эпитафии и вздохи. В противоположность аббату Якову де Монтею и его набожным монахам, он прекрасно понимал, что задание, представленное в письме епископа, было лишь поводом, чтобы он сумел добраться до монастырских фолиантов. Истинная миссия брата Франсуа таилась куда глубже. К тому же у нее были имя и фамилия.

Гаспар де Бриквель.