Имитация

Они прожили в одной комнате без малого четыре года. У каждого, помимо кровати, была еще тумбочка и был стул с мягким сиденьем. Стол и платяной шкаф были общие. Хватало, в студенческой общаге и по восемь человек в одной комнате уживались. К тому же, Иконников был человеком мало пьющим. Старый холостяк сорока с небольшим, из которых четверть века провел на общежитской койке. Сперва ютился в рабочем, а когда окончил заочно техникум, то перебрался в образцовое общежитие квартирного типа для молодых специалистов, где они с Валентином и встретились.

Из тех немногих квадратных метров, которые приходились на его долю, Иконников научился извлекать максимум удобств, при этом почти не беспокоя соседа. Приходя поздно вечером с работы (а он нередко и по субботам, и даже по воскресеньям пропадал на заводе в своей юстировочной мастерской), еще не скинув верхней одежды, Паша первым делом включал стоявший у него на тумбочке, в изножии койки, телевизор «Юность», который отличался от серийных исключительным качеством изображения и звука и принимал все программы. А раздевшись до нижнего белья, заваливался с бутылкой кефира и печеньем в полиэтиленовом мешке на постель, надевал наушники и до глубокой ночи не отрывал глаз от экрана, отдавая предпочтение футболу с хоккеем. Однако самым лакомым блюдом для него были состязания фигуристов. Бывало даже, что и с завода прибегал, если показ их приходился на дневные часы. Он прекрасно разбирался в тонкостях фигурного катания, во всех этих «тулупах», «ридсбергерах» и «кауфманах», безошибочно, опережая комментатора, определял число вращений в прыжке того или иного фигуриста. Он безошибочно предсказывал, кто из участников первенства текущего года станут чемпионами в обозримом будущем. И только раз ошибся, предсказав чемпионство Бобрину, который, впрочем, и без чемпионского титула снискал такую любовь публики, которой и иной чемпион мог бы позавидовать.

У Иконникова была редкая профессия юстировщика, и в рабочее время он ремонтировал сложнейшие измерительные приборы, иные из которых показывали точность в десятые и даже сотые доли микрона.

Однажды на заводе вышел из строя единственный станок, предназначенный для шлифовки сложных поверхностей. Купленный за большие деньги в Германии, этот станок давал исключительную точность, но пришло время, и он выработал ресурс, какой ему определила фирма, а ремонту этот станок не подлежал — так было написано в инструкции.

Заводские инженеры заключили, что станок после ремонта не сможет давать необходимую точность. Все же Иконников отремонтировал его да так, что точность обработки стала еще выше.

А по ночам Иконников сотрясал стены и потолок комнаты диким, захлебывающимся и стенающим храпом.

Но особенно не любил Валентин те выходные дни, когда Иконников не ходил на завод. А это случалось, когда он принимал женщину. Небольшого росточка, пышногрудую, с яблочно-круглым кротким лицом.

Появившись на глазах Валентина впервые, когда Иконников, полулежа в постели, наблюдал за футбольной баталией, она поздоровалась чуть слышным голоском, скинула у порога туфли, бочком, маленькими быстрыми шажками прошла с хозяйственной сумкой к столу и принялась выставлять кульки и стеклянные банки со всевозможной снедью.

Все это время Иконников не отрывал глаз от экрана. Лишь когда женщина разложила еду по тарелкам, которые по-хозяйски извлекла из тумбочки вместе с чекушкой «Российской», он снял наушники, крякнул, потер руки и, перебравшись с кровати к столу, приступил к трапезе, краем глаза все же поглядывая в телевизор. Пока он пил-ел, женщина сидела сбоку, подперев голову рукой и молча смотрела на него преданными глазами.

Покончив с трапезой, Иконников набросил на туго натянутую под потолком веревочку две простыни, закрепил их прищепками, и Валентин оказался как бы в отдельной комнате, светлой и довольно просторной, так как простыни свисали по другую сторону стола. Иконников с Любашей притихли на своей кровати, до слуха Валентина доносился лишь их неразборчивый шепот, похожий на шелест листвы в безветренный летний день.

Валентин уж было задремал, как вдруг кровать за простынями тяжело заскрипела, словно Любаша с Иконниковым менялись местами, затем опять на некоторое время установилась шелестящая тишина. Затем на фоне тихого прозрачного шелеста возникли новые звуки: размеренное, постепенно убыстряющееся поскрипывание кроватных пружин. Сообразив, что за действо совершается за простынями и устыдившись, что не догадался раньше куда-нибудь уйти, Валентин вскочил со своей кровати, схватил со спинки стула пиджак и бросился вон из комнаты.

До позднего вечера, до того часа, когда, согласно правилам, гости обязаны покинуть общежитие, он бесцельно шатался по улицам города, а вернувшись в общежитие, застал Иконникова храпящим в одиночестве. Аккуратно сложенные простыни висели на спинке стула.

С того раза, если Любаша являлась в его присутствии, Валентин куда-нибудь поскорее уматывал, не дожидаясь, когда Иконников примется развешивать простыни.