Имитация. Насмешка Купидона

Непостижимо, как жестока жизнь. Наши с Эби раны так похожи. Мои ампутированные пальцы, ее травмированное плечо, наши разбитые любовью сердца, моя слепота, ее слабое зрение… И когда я выстраиваю в голове последовательность совпадений, внутри что-то тревожно натягивается, горло перехватывает, и мне становится страшно, по-настоящему страшно. Я никогда не чувствовал такого пронизывающего, холодного ужаса. Хуже всего, что мне неизвестен источник и причина. Волна страха поднимается из груди, распространяясь по всему телу, охватывая дрожью конечности. Какого хрена сегодня со мной происходит?

Возвращаясь на нижний уровень пентхауса, я застаю Эби выходящей из бассейна. Поспешно отрываю взгляд от стройного тела девушки и, схватив чистое полотенце, протягиваю ей, когда она подходит ближе. Она игнорирует меня и проходит мимо. Невозмутимо-спокойная. Наклоняется, чтобы поднять свой халат, и набрасывает на плечи.

— Самое время сказать: доброй ночи, — сдержанно произносит она, натянуто улыбаясь, а потом уходит, оставляя меня наедине с бешено бьющимся сердцем и тревожащим предчувствием очередной невосполнимой потери.

— Ты должна уехать, Эби! — в приступе необъяснимой паники кричу ей вслед. Удаляющийся силуэт застывает на мгновение.

— Только вместе с тобой, — доносится до меня твёрдый ответ. Она так и не обернулась…

Этой ночью мне удается наконец-то выспаться. Крепкий продолжительный сон без преследующих меня образов и навязчивых мыслей. Возможно, усталость последних дней сказалась, или разум решил запустить процесс перезагрузки, отключившись на время от хаоса, в котором я проживаю так много лет. Утро начинается с одинокого завтрака. Эби и Джош встали гораздо раньше и сейчас болтали о чем-то своем, расположившись в гостиной. Чаще я слышал голос брата, рассказывающий о новом доме, увиденный на фотографиях. Он почти не заикался и, кажется, был абсолютно счастлив.

Я пью свой холодный кофе, глядя в окно, в которое стучит серый холодный дождь, и внезапно вспоминаю, что за последние сутки не выкурил ни одной сигареты. И нет ни малейшего желания возвращаться к старой привычке.

— Там всегда тепло и солнце. Никаких туч и дождя, — беспечно болтает Джош, прерываясь от волнения. — Огромный океан, Молли. Бесконечный. Рокочущий, опасный и глубокий. Розовый на рассвете и багровый, как кровь, на закате. Столько оттенков, что не передать словами. Я буду рисовать его для тебя, — не помню, чтобы Джош был когда-либо так красноречив. Мне хочется верить, что его воодушевление и энтузиазм не угаснут, столкнувшись с реальностью, а не воображаемой фантазией.

— Почему для меня? — в голосе Эби нежность и смущение. Мне неловко, что я подслушиваю, но они говорят так громко, что, по сути, у меня нет выхода.

— Я никогда не рисую для себя. Но мало кто понимает, что именно, — доверительно сообщает Джош, и я невольно улыбаюсь.

— Твой брат понимает, — мягко отвечает Эби.

— Больше нет. Он улыбается и хвалит меня. Ему даже нравится, но он не понимает.

— Почему ты так думаешь? Джером безумно тебя любит.

— Любить и понимать не одно и то же, — серьёзным тоном заявляет Джош.

— Ты очень умный, знаешь?

— Мама тоже так говорит. И почему-то сильно удивляется при этом.

— Джо, такие люди, как ты, действительно удивляют. Я просто влюбилась в тебя.

— Ты обманываешь, — он смеется совершенно по-детски.

А я думаю, что все врачи ошибались, ставя ему один диагноз за другим. Кто, в конце концов, сказал, что парень с разумом тринадцатилетнего подростка не может быть таким же умным, как достигшие порога мудрости в силу преклонных лет? Все ограничивающие и подавляющие его развитие факторы исчезли, и он открылся совершенно с другой стороны. Словно тяжёлая ноша свалилась с худых плеч, и если бы я верил в чудеса, то позволил бы себе надежду на то, что сон Джо, где мы вместе гуляем по берегу, окажется пророческим. — Ты могла бы поехать с нами, Молли?

— В качестве домработницы? — без иронии, мягко интересуется Эби. — Или твоего друга?

— Конечно друга.

— Твоя мама пришла бы в ужас, если бы узнала, что ты дружишь с прислугой.

— Это точно, — совершенно серьёзно соглашается Джо. — Почему ты каждый раз морщишься, когда я произношу твое имя?

— Так звали верблюда в зоопарке, куда я любила ходить в детстве со своей семьёй. Она была ужасная и плевалась в моих братьев. Но я почему-то любила ее.

— Странно…

— Что странно?

— Джером тоже рассказывал мне о верблюде Молли. И о своей сестре, которая ненавидела грозу.

— На самом деле она никогда не была его сестрой, Джо, — тихо отзывается Эби. У меня внутри все переворачивается, кружка дрожит в плотно сжатых пальцах, выплёскивая густой напиток на стол и мою руку. — Ты его единственный брат. Я знаю наверняка.

— Я не очень люблю своих кузенов и кузин, и дядю, и даже бабушку, но ты мне очень нравишься.