Имитация науки. Полемические заметки

Организм и общество обладают известной целостностью, внутренним единством, все элементы того и другого тесно взаимосвязаны, но на этом, собственно, сходство и кончается. Различия же между первым и вторым носят глубинный, принципиальный характер. Живой организм есть форма организации биологической материи, а общество – материи социальной. Общество – система потенциально бессмертная, организм во времени неотвратимо конечен. Организм проходит в своем существовании закономерные стадии детства, зрелости, старости, в обществе же имеет место чередование этапов прогресса и упадка, случаются длительные периоды застоя и т. п.

И чрезвычайно важное обстоятельство состоит в том, что живой организм познается извне, а общество – только изнутри. Социолог не может анализировать общество так, как врач изучает организм пациента. Ученый включен в систему общественных отношений, в силу чего он неизбежно ангажирован. И потому он поневоле привносит в свои суждения о социальной реальности интерес. Это не обязательно его личный интерес, но непременно интерес определенного класса, определенной социальной группы. И именно данный факт вызывает у социолога соблазн использовать понятия нормы и патологии в социальном познании.

О, это очень удобные и восхитительно простые инструменты оценки социальных процессов и явлений! Всё, что оскорбляет взыскательный вкус исследователя, относится, разумеется, к патологии. А вот то, что этому вкусу соответствует, естественно, составляет норму. Патология подлежит исправлению, искоренению, преодолению. Любое отклонение от нормы должно быть ликвидировано. Так, целую историческую эпоху в развитии России можно объявить «ошибкой», «провалом», «выпадением из мировой цивилизации». Иначе говоря, ученый, поддавшись искушению использовать медицинские аналогии в социальном познании, логикой своей позиции склоняется к морализирующей критике.

Морализирующая критика – антипод научного исследования. Она означает глубокую деградацию научного познания, воскрешение представлений, давно преодоленных прогрессом социального познания. Так, морализирующая критика обязательно сопряжена с теорией заговора. Если принять на минуту ту популярную в определенных кругах гипотезу, что советский период истории России – исторический провал, «выпадение из мировой цивилизации», то неизбежно встанет классический вопрос: кто виноват? Ну и кто же из современных прогрессивно мыслящих ученых не знает, что во всех российских бедах повинны злодеи-большевики, которые сбили Россию – эту невинную жертву инфернального большевистского коварства – с ее исторического пути? Из теории заговора со всей непреложностью следует вывод, что главный злодей всей российской истории – Ленин (или, как принято сейчас писать, Ульянов-Ленин, как будто без первой части никто не поймет, о ком идет речь). Впрочем, оценки могут даваться и прямо противоположные, но в любом случае к науке они отношения не имеют. В итоге получается, что морализирующая критика воскрешает и такую архаику, как мистификация роли личности в истории.

Если же мы отказываемся делить общественные порядки на «нормальные» и «патологические» и тем самым не берем на себя смелости расставлять отметки историческим деятелям, то тогда история оказывается для нас закономерным результатом борьбы классов, преследующих свои экономические интересы. Такой подход позволяет нам уловить общую логику социальной эволюции, понять связь причин и следствий. И тогда большевики оказываются не какой-то демонической силой, обладающей воистину сверхъестественным могуществом, а одной из радикальных партий, какие закономерно появляются в обществе, раздираемом классовыми антагонизмами. При таком понимании рассеивается и мистический ореол вокруг великих исторических личностей. Хотя исторический процесс пробивает себе дорогу через действия личностей, сами эти личности предстают как персонификация тенденций. Так, Великая Французская революция требовала смелой и решительной шпаги, и такая шпага нашлась. Великая Русская революция породила запрос на вождя, наделенного могучей волей и неординарным интеллектом, вождя, способного организовать массы на штурм старого строя. И этот запрос был удовлетворен. Второе издание капитализма в России такого запроса не породило, потому-то мы и видим тусклую картину торжества серости и посредственности в политическом бомонде России. Периферийный капитализм вызвал к жизни генерацию лидеров, соответствующих характеру и масштабу новых задач. И так далее. Научный подход к анализу общественных процессов обязывает исследователя анализировать действие объективных факторов и деятельность погруженных в поток истории деятелей, детерминирующих ход событий, а не становиться в позу непогрешимого судии, заведомо знающего, кто прав, кто виноват.