Императив. Беседы в Лясках

— А кто хотел убрать?

— Ванда Василевская[12], Берут[13], конечно, — те, которых Сталин прислал в Польшу. Они советовали Сталину гораздо более радикальные решения, а он их останавливал. Более реалистически смотрел на вещи.

— А Ванда Василевская была настолько влиятельна?

— В самом начале очень, потом ее немножко окоротили, отправили в отставку, она уехала в Киев, где жил ее муж, Корнейчук[14].

— Мне рассказывал писатель Павло Загребельный, который был знаком с Корнейчуком, что Сталин насильно женил Корнейчука на Ванде Василевской.

— Да? Что ж, он мог себе это позволить.

— И потом они развелись.

— Я не знал этого.

— То есть это был фактически такой династический брак, для управления Польшей.

— Династический брак. Интересно.

— И все-таки религия участвовала в реальном сопротивлении или только пассивно?

— Знаете, реально в то время были только партизаны.

— Ну почему, а «Солидарность»?

— Ну, это гораздо позже.

— Но это тоже послевоенный период.

— Ну да. Но когда я говорю «послевоенный», то имею в виду до «оттепели» — это был совсем другой период. Потом костел в определенных условиях, можно сказать, спас коммунистов, потому что восстание уже витало в воздухе. Иначе произошло бы то же самое, что и в Венгрии. Говорят, что по советам Чувенлая, который был здесь, в Варшаве, и уговаривал Хрущева пойти на компромисс и никаких танков не посылать.

— В начале 60-х?

— Нет, это был 1956 год, осень.

— Одновременно с Венгрией?

— В Венгрии тогда была огромная опасность взрыва, и тогда кардинал Вышинский, которого выпустили из-под ареста (он был интернирован), оказал поддержку коммунистической власти и сказал: «Мы не хотим восстания». А кардинал Венгрии Миндсенти сказал совсем другое.

^{На съемках фильма «Защитные цвета», 1976 г.}

И после 1956 года он оказался в американском посольстве, и там более 10 лет прожил, потому что спрятался там после разгрома венгерского восстания. В Польше мы поддерживали венгров, я помню, мы все сдавали кровь для них. А она, конечно, шла для советских солдат, но все-таки для людей. Но мы делали все, что возможно, чтобы венгров поддержать. У нас, в Польше, к счастью, власти пошли на компромисс: ну, знаете, разрешили многое, прежде всего прекратили создавать колхозы, появились как будто не такие уж фальшивые профсоюзы, решено было, что будет частное владение землей, что будут частные небольшие предприятия. Это все в 1956-м произошло. И уже никогда не вернулось назад. Хотя я думаю, что коммунисты надеялись, что это потом можно будет все отыграть назад.

К тому же несколько преступников сталинского времени посадили в тюрьму, в назидание, чтобы они не продолжали этих ошибок культа личности.

— Кого?

— Был такой Радкевич[15], который устраивал пытки в Министерстве внутренних дел, он был самым главным обвиняемым, а нескольких просто отправили в отставку. Но то, что в коммунистической стране провели процесс над коммунистическими деятелями — это редкость. Но следует сказать, что Гомулка[16], когда пришел к власти, тоже был их жертвой. Ему можно было поверить, потому что он сам был в тюрьме (его в сталинские времена закрыли за национализм).

— Почему в начале 1970-х на его место пришел Терек[17]?

— Потому что Гомулка уже исчерпал себя, он был ограниченным человеком, особенно в экономических вопросах, очень наивным. И в той же компартии уже родилась сила, которая хотела реформировать страну, сделать более развитой. Мы же на мадьярах увидели, что в Венгрии это постепенно происходит, что чуть-чуть больше рынка можно допустить. А Гомулка был догматиком, он не мог этого допустить.

— И все-таки в 1980 году фактически победила «Солидарность». Почему это случилось? Они победили морально?

— Знаете, есть много факторов. Морально победили, но так случилось еще и потому, что экономика была в очень в плохом состоянии, да и костел играл важную роль, и Папа Римский — поляк, который тоже объединил нацию. И противостояние было очень сильным, а поляки обожают оказывать сопротивление, это наше любимое занятие — противостояние. Мы не любим строить, но очень любим разрушать и противостоять, и это было такое противостояние, когда все чувствовали необходимость сказать: «Нет, хватит этого».

— А Ярузельский при этом кем был? Он был патриотом или врагом народа?