Императив. Беседы в Лясках

— Да, но позиции католицизма были очень сильными. Это даже раньше уже было. И конечно, среди аристократов был распространен либертинизм, мы знаем, как вели себя аристократы, но они делали это тайно, значит, понимали, что это плохо. Однако они это делали. Французские аристократы зашли так далеко, что в итоге разразилась революция.

— В том числе и из-за того, что они отрицали семейные ценности, нарушали моральные запреты?

— Конечно, потому что это все было основано на лжи, это была неправда, и народ это знал. Простой крестьянин не мог вести себя так, как вел себя князь.

— Но, наверное, регулирование этой системы наследования, которая была в Польше, уберегло польское государство от разрушения в XV–XVII веках?

— Конечно.

— И оно не повторило историю Киевской Руси, которая дробилась на бесконечное количество наделов, где воевали братья между собой?

— Да, но это римское наследие, мы это взяли от Рима, потому что Рим существовал много веков, и там были законы, которые защищали единство страны, чтобы она не разделялась на части.

— А выборность королей взяли тоже у Рима? Почему это произошло?

— Насколько я знаю, у поляков всегда был страх, правда, когда уже не было династий, что сын короля будет дураком, неспособным человеком. А в трудных, опасных исторических условиях, это может привести к огромному провалу. И поэтому даже если избирали сына короля, то хотели проверить, достоин ли он быть королем? Потом династия Ваза прервалась, и возник страх, чтобы не появился король-поляк. Потому что тогда исчезнет равновесие, появится его семья, его родственники, и они будут очень сильными. Так появился Ярема Вишневецкий после украинской казацкой войны. Но его сын Михаил Корибут, избранный королем за заслуги Яремы, — очень культурный человек, который, например, для оперного театра много хорошего сделал, — королем был неудачным. И в конце концов оказалось, что пришлось еще раз выбрать поляка (это был Собеский) и двух, совсем неудачных, из династии Веттинов[133], это Август II и Август III, саксонская династия. Это было уже время распада Польши. Но интересно, что это было время Просветительства, и борьба с этим распадом — это была борьба костела. Костел боролся против неграмотности, развивал в те времена науку. И все-таки все рухнуло.

— А Лещинский с вашей точки зрения был плюсом или минусом для Польши?

— Думаю, и то, и другое. Но ему не удалось стать настоящим королем.

— Он был навязан со стороны?

— Ну, подобное всегда в какой-то степени было, не всегда бывает, чтобы король пришел к власти без чьей-либо поддержки. Он был связан с Францией, которая хотела иметь здесь своего человека, и хотел, чтобы его дочь была французской королевой. Но он полноты власти не добился, а там еще шведы прошли через страну и потом с вами еще столкнулись в Украине. Это почти смешная история о том, как великое шведское государство в последний раз пробовало грабить Европу, Польшу и Украину, и оно проиграло там, где хлеб растет.

— Я так понимаю, что они не успели Украину ограбить, скорее Белоруссию.

— Ну, это была Речь Посполитая. Мы слишком идентифицируем Корону с Польшей. А Речь Посполитая — это все три нации.

— Давайте перейдем к Понятовскому. Его появление на польском престоле произошло каким образом?

— Это был компромисс, но сказалась и огромная поддержка Екатерины II, любовником которой он был раньше. Она подумала, что он будет уравновешивать наших аристократов и тем самым будет удобным для ее целей. А ее цель была — войти в Польшу, чтобы уничтожить этого соседа, который мешал ей и был опасен.

— Получается, что если бы на месте Понятовского был более конфликтный человек, то Польша могла бы сохранить независимость?