Император Александр I. Политика, дипломатия

Собралась новая палата депутатов; император хотел, чтобы президентом палаты был избран брат его Луциан или по крайней мере один из государственных министров, именно — граф Мер-лэн-де-Дуэ. Палата знала желание императора и выбрала прежнего сенатора Ланжюине, высказавшего свою враждебность к империи в 1814 году; даже ни один бонапартист не попал и в вице-президенты, которых было четыре. Состав палаты представлял хаос; партии, из которых ни одна не могла обещать себе большинства, беспорядочно сталкивались друг с другом (discordia semina rerum!); но менее всего можно было видеть в этой странной палате желание поддержать империю. Наполеон сердился, грозил: «Я не Людовик XVI; я не позволю предписывать себе законы адвокатам или отрубить себе голову бунтовщикам! За все уступки меня оскорбляют; ну, хорошо! Я распущу палату и апеллирую к Франции, которая знает одного меня». Занялись составлением палаты пэров, и многие отказались от опасной чести быть наполеоновскими пэрами; особенно огорчил Наполеона отказ маршала Макдональда.

Но победа может все поправить и превратить мятежников в льстецов… 12-го июня Наполеон отправился к армии. Чрез 12 дней курс на бирже поднялся — будет скоро мир: получено было известие о поражении Наполеона при Ватерлоо англо-прусской армией.

III. ВТОРАЯ РЕСТАВРАЦИЯ ДО АХЕНСКОГО КОНГРЕССА

Великий полководец поставил на одну битву всю свою будущность — и битва была проиграна. В Лане остановился на несколько часов побежденный император, чтобы хотя сколько-нибудь собраться с силами и с мыслями. Зашумели мнения: надобно возвратиться в Париж немедленно, обратиться к палатам за помощью, ободрить патриотов своим присутствием, напугать противные партии. Въехать императору в Париж в настоящую минуту — значит погубить себя, говорили другие; палаты, не видя его более в челе армии, пожертвуют им для своего спасения. Наполеон хотел было сначала предпочесть второе мнение, засесть в Лане и собирать остатки разбитой армии; но огромное большинство было против этого решения, а Наполеон уже потерял веру в самого себя и привычку брать все на свою ответственность: в таком положении голос большинства дает человеку ту опору, которую он потерял внутри самого себя, хотя ум и протестует против этого голоса. «Я уверен, — говорил Наполеон, садясь в карету, — что меня заставляют сделать глупость: мое настоящее место здесь».

Возвратиться в Париж без победы, без мира, требовать крайних усилий у людей истощенных, жаждущих покоя! Наполеон и окружавшие его должны были помнить, в каком положении они оставили Париж: глубокое молчание царствовало повсюду, печаль была написана на всех лицах; знакомые избегали встречи друг с другом, боялись промолвить слово, потому что везде сновали шпионы; места публичных прогулок, сам Палерояль, превратились в пустыню; торговля остановилась; купцы, издерживавшие по 50 и 60 франков в день, не продавали и на 6 франков в неделю. Только мир мог прекратить это невыносимое положение, а Наполеон шел в Париж предлагать ожесточенную войну.

Ночью с 20 на 21 июня сильное движение в Елисейском дворце: приехал император. Задыхающимся от усталости и волнения голосом, в отрывочных фразах рассказывал Наполеон Коленкуру о страшном поражении, складывая вину на панический страх, овладевший войском, на маршала Нея. «А что палаты?» «Плохо, — отвечал Коленкур. — Желают отречения, у всех дурное расположение духа». «Я это предвидел, — говорит Наполеон. — Я был уверен, что будет разделение и потеряют последние средства, которые у нас еще остаются. Бедствие велико, но в соединении мы могли бы поправиться, разделенные — мы добыча иностранцев». На другой день братья Наполеона и министры собрались во дворец для совещания: надобно принять решительные меры, объявить отечество в опасности, призвать всех к оружию, защищаться до последней крайности; но это все пустые слова без решения главного вопроса: что палаты? Одни говорят, что на них нельзя положиться; другие утверждают противное; одни говорят, что если палата депутатов откажется помогать императору, то он должен распустить ее и овладеть диктатурой для спасения страны; другие предлагают, что не нужно распускать палату, а только прекратить на время ее заседания.

В Елисейском дворце рассуждали о том, что сделать с палатою; в палате рассуждали о том, что делать с Наполеоном. Если во дворце естественно и необходимо рождался вопрос об отстранении палаты, о диктатуре, то между членами палаты естественно и необходимо являлась прежде всего мысль, что во дворце будет поставлен вопрос об ее отстранении, а натура Наполеона, его положение заставляли думать, что вопрос будет решен не в пользу палаты. Фуше и тут действует на первом плане, пользуется своим временем. Дом горит, надобно из него бежать, надобно как можно скорее отделаться от Наполеона для собственной безопасности; Фуше уже прежде пугал членов палаты: «Он возвратился как бешеный, предложит чрезвычайные меры, и если вы не согласитесь, то распустит палаты».