Император Александр I. Политика, дипломатия

Положение Веллингтона было незавидное, потому что поведение Англии в последнее время возбудило сильную ненависть в французах; особенно не могли простить Веллингтону его деятельного участия в опустошении Лувра; при дворе не могли простить ему того, что не нашли в нем ожидаемой поддержки. Видя всеобщее ожесточение, видя холодность при дворе, тогда как он привык находить там одни восторженные приемы, герцог сердился и не старался сдерживаться в выражениях своего гнева. Он удалился из роялистского общества, где имели неосторожность показать к нему презрение, и начал посещать общества; отличавшиеся противоположными политическими мнениями; особенно часто стали видеть его у госпожи Гамелэн, которая у роялистов пользовалась дурной репутацией; о которой шла молва, что она сильно интриговала в пользу Бонапарта перед его возвращением с Эльбы. Поццо-ди-Борго обеспокоило такое поведение герцога; он боялся, что противные правительству партии станут пользоваться его неудовольствием. Разговор со Стюартом еще более усилил его опасения: английский посланник стал открыто жаловаться на короля и окружавших его; объявил, что негодование Веллингтона достигло высшей степени, и прибавил, что если с Бурбонами случится новое несчастие, то народное негодование в Англии воспрепятствует министерству вооружиться за них. Спустя несколько времени сам Веллингтон, разговаривая с Поццо-ди-Борго в том же смысле, кончил словами: «Неужели мы должны еще обнажить шпагу и драться за них?»

Поццо после совещания с графом Каподистриа и герцогом Ришелье предложил королю и графу Артуа приласкать Веллингтона. Граф Артуа поехал к нему, и герцог остался доволен посещением и разговором наследника престола. Спустя несколько времени герцог поехал к королю и был обласкан; при прощании король подал ему руку; герцог нагнулся было, чтобы ее поцеловать, но король сказал ему: «Позвольте мне поступить по французскому обычаю» — и поцеловал его. На другой день Ришелье имел разговор с Веллингтоном и остался очень доволен; когда он намекнул, что заговорщики в своих движениях против Бурбонов рассчитывают на его равнодушие, то Веллингтон сказал: «Пусть попробуют: узнают меня!» Между тем пруссаки предложили Ришелье, что в случае новых волнений прусская нижнерейнская армия будет готова вступить во Францию. Но король не хотел принимать никаких предложений ни от кого без ведома русского императора. По мнению Поццо, французское правительство должно было гнать о т себя мысль об иностранной помощи или вмешательстве; если Франция, к своему несчастью, снова принуждена будет просить помощи у иностранцев, то погибель ее будет неминуема; ее внутреннее спокойствие должно поддерживаться собственными средствами, и Поццо изъявлял полную уверенность, что эти средства можно найти.

Средства действительно были, опасности для Бурбонов сильно преувеличивались. Главная опасность заключалась в них самих, в слабости короля, который не умел сдержать своих, который дал приверженцам Бурбонов разделиться на две партии — ультрароялистов и приверженцев конституционной монархии; позволил им вступить в ожесточенную борьбу друг с другом, благодаря которой противные партии поднялись и окрепли. Представители иностранных держав, видя, что ультрароялистская партия не имеет глубоких корней во французской почве, боясь новых переворотов, какие могли произойти от неблагоразумных ее стремлений, внушали королю и его министерству, чтобы они не следовали увлечениям графа Артуа и окружающих его, соблюдали умеренность, давали своему правлению либеральное направление и таким образом привлекали к себе сочувствие большинства. Но советовать слабому умеренность и либеральность — значит побуждать его к послаблению и либеральничанью, точно так как советовать ему твердость — значит побуждать его к жестокости и к задерживанию живых сил народа, к погашению в обществе света, необходимого для правильной его деятельности.