И что же Антоний? Он всю зиму так и оставался в египетской столице. Прибывших к нему от ветеранов послов он там же задержал, согласно Аппиану, как бы скрывая свои намерения[572]. Чем же так был занят триумвир зимой начавшегося 40 г. до н. э.? Свидетельствует Плутарх: «Пересказывать все его многочисленные выходки и проказы было бы пустою болтовнёй, достаточно одного примера. Как-то раз он удил рыбу, клёв был плохой, и Антоний огорчался, оттого что Клеопатра сидела рядом и была свидетельницей его неудачи. Тогда он велел рыбакам незаметно подплывать под водою и насаживать добычу ему на крючок и так вытащил две или три рыбы. Египтянка разгадала его хитрость, но прикинулась изумлённой, рассказывала об этом замечательном лове друзьям и приглашала их поглядеть, что будет на другой день. Назавтра лодки были полны народу, Антоний закинул лесу, и тут Клеопатра велела одному из своих людей нырнуть и, упредивши рыбаков Антония, потихоньку насадить на крючок понтийскую вяленую рыбу. В уверенности, что снасть не пуста, Антоний вытянул лесу и под общий хохот, которым, как и следовало ожидать, встретили «добычу» все присутствующие, Клеопатра промолвила: «Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским. Твой улов – города, цари и материки»[573].
Слова Клеопатры были справедливы. Пока триумвир забавлялся в Александрии, безрадостные для него вести пришли как с Запада, так и с Востока. Бесславное для Луция и Фульвии окончание Перузинской войны едва ли его удивило. А вот весть о том, что парфяне во главе с римским перебежчиком Квинтом Лабиеном, сыном соратника Брута и Кассия Тита Лабиена и царевичем Пакором, сыном царя Парфии Орода II «покоряют Азию от Евфрата и Сирии до Лидии и Ионии»[574] потрясла его. И что было самым обидным, Пакор уговорил царя напасть на римские владения в Сирии именно потому, что располагал точными сведениями: Марк Антоний, в объятьях Клеопатры пребывая, предпочёл услады любви делам государственным[575]. Это было для триумвира крайне унизительно. Ведь он после победного исхода сражений на Филиппийских полях полагал именно себя наследником великих планов Цезаря на Востоке. И направился-то он туда как раз ради будущей победной войны с парфянами[576]. Но встреча в Тарсе с Клеопатрой переменила и его планы, и его пути.
Вторжение парфян в провинцию Сирия, каковая и учреждена была тщанием Гнея Помпея Великого совсем недавно (в 64 г. до н. э.), являлось тем более опасным для римского господства здесь, поскольку оно и так изрядно заколебалось после катастрофического исхода похода Марка Лициния Красса в 53 г. до н. э. Преподнесение головы этого римского полководца парфянскому царю на представлении «Вакханок» Еврипида не могло не потрясти воображение как римлян, с ужасом об этом узнавших, так и народов Востока, чьи чувства, понятное дело, были совершенно обратными. Потому многие местные правители, вынужденно присягнувшие Риму, теперь не очень-то считали себя этой присягой связанными. А вот связи с Парфией они потихоньку старались укрепить. Попытки римских властей смещать местных царьков за такие вот нелояльные настроения только провоцировали их стремление искать поддержки у грозной соседки Рима. А это уже прямо подготавливало вторжение парфян[577]. Каковое и состоялось. И планы имело грандиозные, если Плутарх указывает конечными целями похода Пакора – Лабиена Лидию на западе Малой Азии и Ионию на побережье Эгейского моря! Потому-то Марк Антоний наконец предпринял следующее: «Насилу пробудившись и стряхнув с себя хмель, он двинулся против парфян и уже дошёл до Финикии, когда получил полное жалоб письмо от Фульвии»[578]. Письмо, похоже, замечательно убедительное, поскольку триумвир сразу прекратил только-только начавшийся парфянский поход и во главе флота в двести боевых кораблей немедленно вышел в море, имея своей целью прибытие в Италию.
Да, женщины оказывали на Марка Антония воистину могучее влияние! Что здесь особо любопытно, так это схожесть воздействия на него обеих главных женщин в его жизни. Клеопатра, высмеяв нелепые развлечения Антония, побудила его заняться «уловом городов, царей и материков». И Антоний действительно отправился спасать былой «улов» Гнея Помпея от обнаглевших парфян. Фульвия же, разъяснив окончательно супругу все прескверные последствия для него Перузинской войны, указала ему иное направление похода – родную италийскую землю, где позиции доблестного Марка крепко пошатнулись. Так что и начало, и продолжение похода с неожиданным его поворотом, были определены волею женщин. Великих женщин! Конечно, известия из Сирии и Италии в любом случае встряхнули бы Антония, толкнув его на решительные действия. Но о роли женщин в его жизни никогда не должно забывать.