Император Август и его время

Возвращаясь к посольству, заставшему Августа на Самосе, нельзя не обратить внимания на имена царственных особ, его приславших: Пандион и Пор[1279]. Одно имя чисто эллинское, второе – индийское. Прямое свидетельство греко-индийского происхождения этого государства или государств. Послы и их свита последовали за римским владыкой в Афины, где и произошла с одним из индусов странная и жуткая история. «Один из индийцев по имени Зармар изъявил желание умереть – то ли потому, что принадлежа к сословию мудрецов, он проникся соответствующим честолюбием, то ли согласно обычаю предков, потому что был стар, то ли для того, чтобы устроить представление для Августа и афинян (Август к этому времени уже прибыл в Афины) – и он был посвящён в таинство двух богинь… после чего живым бросился в огонь»[1280].

Удивительная история. Зачем индийскому брахману участвовать в Элевсинских мистериях, посвящённых Деметре и Персефоне? Да и нуждался ли Август в подобном жутком представлении? Есть, правда, аналогия – события времён Александра Македонского. Плутарх так описывает поступок индийского брахмана Калана, сопоставляя его как раз с подобным деянием при Августе. «Здесь Калан, долгое время страдавший болезнью желудка, попросил соорудить для себя костёр. Подъехав к костру на коне, он помолился, окропил себя, словно жертвенное животное, и срезал со своей головы клок волос в приношение богам. Затем, взойдя на костер, он попрощался с присутствовавшими македонянами, попросил их и царя провести этот день в весёлой попойке и сказал, что царя он вскоре увидит в Вавилоне. Произнеся эти слова, он лёг и укрылся с головой. Огонь подбирался всё ближе, но он не двинулся с места, не шевельнул ни рукой, ни ногой. Так он принёс себя в жертву богам по древнему обычаю мудрецов своей страны. Много лет спустя в Афинах то же самое совершил другой индиец, находившийся тогда в свите Цезаря. До сих пор там можно видеть могильный памятник, который называют «нагробием индийца»»[1281]. Мы не знаем, как Август воспринял огненное самоубийство, но афиняне запомнили его надолго.

19 г. до н. э. отмечен в истории правления Императора Цезаря Августа завершением политической карьеры некоего Марка Эгнация Руфа, решившегося на открытую оппозицию принцепсу. Кто был этот человек и как получилось, что его жизнь оставила заметный след в начальном периоде принципата? Сведения в источниках о нём не слишком доброжелательны, если не сказать, откровенно враждебны. Веллей Патеркул, автор по времени наиболее близкий к этим событиям, явно приписывает Марку Эгнацию Руфу преступные замыслы: «Во всём более похожий на гладиатора, чем на сенатора, во время эдилитета он снискал благорасположение народа, которое день ото дня увеличивал тем, что с помощью собственных рабов тушил пожары; за это народ продлил ему претуру, а вскоре Эгнаций даже дерзнул домогаться консульства. Но поскольку он погряз в пороках и преступлениях, а с имущественным состоянием дело у него обстояло не лучше, чем с совестью, то, набрав себе подобных, решил убить Цезаря, чтобы устранив его, умереть самому – ибо он не мог здравствовать, пока здравствует Цезарь. Таков уж характер этих людей: каждый предпочитает убивать при всеобщем крушении, чем быть попранным своим собственным, а терпя то же самое, оставаться незамеченным. В сокрытии своих планов он был не счастливее предшественников. Попав вместе с сообщниками своего преступления в тюрьму, он принял смерть, в полной мере достойную жизни»[1282].

Светоний просто отнёс Эгнация Руфа к заговорщикам, умышлявшим на жизнь Августа[1283].

Дион Кассий, подобно Патеркулу, дал развёрнутую характеристику удачливому эдилу и злосчастному претенденту на консульскую магистратуру: «Однако большинство скорее подражает делам других, даже если они дурны, чем остерегается печальных последствий. В то время так поступал Марк Эгнатий Руф, исполнявший должность эдила; он отлично справлялся со всеми обязанностями и, кроме того, вместе со своими рабами и некоторыми другими наёмниками приходил на помощь домам, горевшим в тот год; за это он принял от народа возмещение расходов, произведённых по должности, и в обход закона был избран претором. Возгордившись всем этим, он так зазнался перед Августом, что обнародовал заявление о передаче преемнику целого и невредимого города. Это вызвало гнев всех виднейших мужей, и особенно Августа, который нимало не замедлил научить виновника не возноситься мыслью над большинством и тотчас приказал эдилам заботиться, чтобы не было никаких пожаров, а если что-нибудь такое случится – тушить огонь»[1284].

Принимать всерьёз нравственные, а, вернее, вопиюще безнравственные характеристики, которые давали Руфу виднейшие римские историки, не приходится. Тем не менее, приводимые авторами факты позволяют сделать вполне определённые выводы об этапах его политической карьеры и причинах столь печального её завершения.