Император Август и его время

О том, кем он сам был при Цезаре, и какое будущее ждало его, не случись роковых ид марта, он мог иметь вполне определённое представление. Забыть о том, как он дважды ехал за колесницей триумфатора, было невозможно. Подростковые и юношеские впечатления у людей очень сильны. О смысле такого своего участия в триумфах победителя в гражданской войне Октавиан не мог не задумываться. Замечательная приветливость Цезаря к нему в Испании, а до этого забота о здоровье в Риме также очень о многом ему говорили. И то, что молодой человек, едва достигнув восемнадцати лет, возжелал стать начальником конницы в предстоящем грандиозном военном походе на Восток, не просто показатель юношеской дерзости, но свидетельство того, как он понимал свою роль при Цезаре и, соответственно, своё будущее. Второй человек в войске в таком-то походе – это и второй человек в державе, учитывая, кем являлся главнокомандующий. Лепид, начальником конницы назначенный, претендовать на подобную роль не мог. Это было очевидно. Но Гай Октавий, внучатый племянник и, как выяснилось, главный наследник, это совсем иное…

Было очевидно и следующее: для убийц Цезаря его любимец последних лет, родственник и наследник – человек, совершенно нежелательный. Для других цезарианцев, для того же Марка Антония, Октавиан как главный наследник тоже не в радость. Потому нет у него выбора. Как частное лицо он, скорее всего, обречён. Должно бороться за власть!

Борьба за власть в Риме… Никогда ещё не было такого, чтобы в неё вступал восемнадцатилетний invenis, никаких прав ни на какие магистратуры не имеющий и потому претензий на само участие в политической жизни Республики иметь не могущий.

Но этот юнец – главный наследник самого Гая Юлия Цезаря, первым захватившего власть в Риме именно ради полного своего единовластия. Сулла-то свою диктатуру всю положил на восстановление сенатской олигархии, гражданскими войнами поколебленной. Будучи близок к Цезарю и опекаем им в последнее время, Гай Октавий, юноша смышленый и наблюдательный, не мог не понять, что собой являет власть его родственника и покровителя. Монархические устремления Цезаря, очевидные многим и многим в Риме, были ясны и его внучатому племяннику. И своё наследство он воспринял не только как имущественное и вступил в борьбу за власть, поскольку мыслил себя полноправным наследником Цезаря именно в качестве преемника его монархической по сути власти. В то же время гибель славного диктатора от мечей и кинжалов тех, кого он замечательно великодушно и щедро облагодетельствовал, показала Октавиану, сколь великая осторожность нужна в отношениях с людьми даже на вершине власти, не говоря уж о времени борьбы за таковую. Сама ситуация, в каковой он оказался после гибели Цезаря, о чём ему, кстати, не раз писали и говорили мать и отчим, требовала крайней расчётливости, глубокой продуманности каждого поступка, малейшего действия. Всё это быстро воспитало в юноше осторожность, ставшую одним из основных принципов его политической деятельности[216]. И проявилось это достаточно скоро. Поведение Гая Октавия после его прибытия в Италию и до самого вступления в Рим свидетельствует не только об образцовой осторожности, но и о тщательной продуманности его действий. Важно отметить следующее: он ведь получил самые разноречивые советы от друзей, родных и окружающих. Но ни у кого, несмотря на свою юность и естественную практическую неопытность в делах такого рода, не пошёл он на поводу! Но один поступок должно счесть решительным: принятие имени Гай Юлий Цезарь Октавиан до совершения официального акта признания его усыновления согласно завещанию последнего диктатора. Здесь такая решимость была необходимой. Теперь в Рим прибывал не просто некто дальний родственник Цезаря, а молодой Цезарь, коего должно было воспринять как изначально значимую политическую фигуру. Его прибытие в столицу оказалось, если, конечно, полностью довериться Веллею Патеркулу, весьма эффектным: «Когда он приближался к Риму, ему навстречу выбежало множество друзей, а когда вступил в город, солнце над его головой засияло радугой и создалось впечатление, что оно само возложило корону на голову великого мужа»[217].

Конечно же, радуга засияла, поскольку перед этим прошёл дождь. Но многим, очевидно, это запомнилось. А поскольку римляне всегда придавали исключительное значение всякого рода знамениям, и наш герой здесь вовсе не был исключением, то позднее это обыкновенное природное явление было истолковано как предсказание короны на голове великого мужа, каковым самопровозглашённый молодой Гай Юлий Цезарь Октавиан и близко ещё не являлся.

Теперь должно обратиться к событиям, происходившим в Риме со времени похорон Цезаря и до прибытия в столицу его официального наследника.