Император Август и его время

В эти непростые дни для многих неожиданно выдающимся образом проявил себя один из ближайших соратников покойного, известный уже военачальник и консул текущего года Марк Антоний. Поначалу крайне напуганный гибелью диктатора и, опасаясь за свою жизнь, он скрылся с заседания сената и бежал, переодевшись в одежду раба. Но вскоре, убедившись, что жизни его ничего не угрожает, он вступил с заговорщиками в переговоры [218]. Неожиданно энергично себя проявил другой близкий соратник Цезаря Марк Эмилий Лепид, начальник конницы. Он уже на следующий день после расправы выступил с требованием покарать убийц диктатора, ввёл в Рим войска и занял форум[219]. Быстро выяснилось, что большинство народа и даже многие из сенаторов вовсе не в восторге от случившегося и убийц-заговорщиков совсем не приветствуют, а о Цезаре явно скорбят. Теперь уже Марк Антоний явился вооружённым, как и должно действующему полководцу, показывая всем, что готов к борьбе[220]. И это была отнюдь не просто поза. На первом же заседании сената со стороны сочувствующих заговору прозвучало предложение объявить убитого «тираном», а недавний, казалось бы, верный сторонник Цезаря Тиберий Клавдий Нерон даже предложил выдать награду убийцам[221]. Но Антоний немедленно пресёк тираномахию простым напоминанием, что тогда все распоряжения «тирана» становятся недействительными, а он располагает документальными распоряжениями Цезаря, согласно которым многие из сенаторов получили весьма достойные назначения. Не желая упускать благодеяний покойного, сенаторы немедленно присмирели в своём тираноборстве и восхвалениях убийц диктатора. Этим тут же воспользовался Марк Туллий Цицерон. Он выступил с пространной речью, которая завершила примирение сенаторов и привела их к удивительному в такой ситуации единомыслию[222]. Великий оратор и знаменитый политик-оптимат предложил предать случившуюся трагедию забвению, приведя в пример действия афинян в 403 г. до н. э., когда, изгнав «тридцать тиранов», они постановили не помнить зла и не мстить своим недавним врагам за причинённое зло. Бруту и Кассию, вождям заговорщиков, он предложил дать наместничество в провинциях. Решено было выделить им весьма значимые области: Бруту – Македонию, а Кассию – Сирию. Напомним, что именно в этих провинциях сосредотачивались многочисленные легионы для грядущего великого восточного похода на Парфянское царство. Теперь поход, очевидно, отменялся из-за безвременной кончины того, кто его замыслил, но легионы-то оставались… Одновременно сенат утвердил и те распоряжения Цезаря, о которых сообщал Марк Антоний. Причём не только те, что Цезарь подготовил при жизни полностью, но и те, что были только намечены в его бумагах[223].

Казалось, достигнут разумный компромисс. Но торжествовал в этот день не Цицерон, пусть его речь и внесла окончательное успокоение в ряды на первый взгляд безнадёжно расколотого сената. «В тот день Антоний вышел из курии самым знаменитым и прославленным в Риме человеком – все считали, что он уничтожил в зародыше междоусобную войну и с мудростью великого государственного мужа уладил дела, чреватые небывалыми трудностями и опасностями»[224].

Вечером Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид, самые видные цезарианцы, в знак «примирения» пригласили к себе отобедать, проявив достойную щедрость, главных заговорщиков и убийц. Антоний угощал Гая Кассия Лонгина, а Лепид – Марка Юния Брута.

Идилия примирения цезарианцев и «республиканцев» оказалась совсем недолгой. Народная ненависть к убийцам Цезаря, каковую Антоний так умело разжёг на похоронах диктатора – надо сказать, что здесь его слова падали на уже готовую почву, ибо популярность Цезаря и народная любовь к нему были несомненны, вынудила убийц вскоре бежать из Рима. А Марк Антоний вдруг столкнулся с неожиданным соперником в борьбе за почитание памяти Гая Юлия Цезаря. В Риме внезапно появился некий Аматий, он же Герофил, объявивший себя внуком Гая Мария. Вообще-то всем было прекрасно известно, что никакого внука у славного победителя нумидийского царя Югурты, диких орд кимвров и тевтонов и лютого врага Луция Корнелия Суллы не было. Но эффектно появившиеся самозванцы всегда поначалу ухитряются получить в своё распоряжение сторонников. Лже-внук Гая Мария сумел набрать себе отряд смельчаков, соорудил алтарь на месте сожжения тела Цезаря и объявил себя главным мстителем. Поскольку Цезарь действительно был в родстве с Марием, из-за чего едва не погиб во время сулланских проскрипций, то Аматий-Герофил выступал как родственник погибшего, имеющий исключительное право на отмщение его убийцам[225].

Отдадим должное Марку Антонию, он действовал быстро и решительно, как и надлежало поступать военному человеку на государственной должности. Консул приказал немедленно арестовать и без всякого судебного разбирательства убить самозванца[226].