Император Бубенцов, или Хромой змей

– Варвара Михайловна, – представил профессор старушку, и голос его при этом потеплел.

Старушка поглядела на Ерошку поверх очков, кивнула, ни на миг не прекращая работы. Дорожка, которую успела сплести Варвара Михайловна, тянулась по диагонали через всю комнату и уползала в щель под дверью. Створки дверей распахнулись. Аграфена, пятясь, вкатывала в комнату никелированный столик на колёсиках.

На нижней полке позвякивали хромированные инструменты, перекатывались ампулы, на марлевых салфетках лежали использованные шприцы. Верхняя же поверхность накрыта была хотя и на скорую руку, но с изысканной заботливостью. Две мензурки из толстого зелёного стекла с вертикальной осью, расчерченной горизонтальными делениями. Аграфена умело наполнила мензурки ровно до середины, до черты.

Бубенцов был голоден и выпил бы сейчас залпом большую чарку. Но пока решил довольствоваться малым, соблюдать меру и этикет.

– У меня, когда я вошёл, было такое чувство, что я давным-давно вас знаю, – задумчиво говорил Бубенцов, нечувствительно выпив свою микроскопическую горькую дозу и вкусив немного хлеба.

– Ещё бы! Именно по этой причине вас и послали ко мне, – сказал Афанасий Иванович.

– Меня никто не посылал. Я по своей воле.

– По своей воле? – усмехнулся профессор. – А откуда у вас возникла эта самая «своя воля»? Не задумывались?

– Вы полагаете… Что всё-таки… Есть силы?

– Вы в Бога верите? В церковь ходите?

– Нет, – сказал Ерошка. – Вера ходит иногда. Допускаю, что есть некий высший разум, но… Евангелие пробовал. Не идёт.

Отчитавшись таким образом, умолк. Молчал и Покровский, насупившись неодобрительно.

– Меня намедни назвали «человеком, который потерял веру в высшие силы», – пояснил Ерошка. – Только я не совсем понимаю, почему они…

– Почему они выбрали вас? – Афанасий Иванович усмехнулся. – Это скоро разъяснится. Тут метафизика.

– Вы полагаете, что я попал в руки… Ну, если не к самому дьяволу, то к неким сатанистам. Так ли? А вас почему выбрали?

– Я им здорово насолил, считаюсь злейшим врагом. В отместку пытаются исковеркать мне жизнь. Между прочим, отняли сына.

– Убили?

– Хуже! Перевербовали. И сын мой не устоял. Сыграл на их стороне! На стороне дьявола. Это случилось почти век назад.

Теперь Бубенцов окончательно убедился, что старик, конечно, сумасшедший. Но сумасшедший особого рода. С «пунктиком». Такой человек представляется совершенно обычным, здоровым. С ним можно беседовать часами и не догадываться, что перед тобой безумец. Пока разговор не коснётся «пунктика». Тогда в одно мгновение здравый человек превращается в психа.

– Я знаю их манеру, – продолжал профессор. – Они устраивают так, чтобы удар исходил от близкого человека. Вам не предлагали поселиться здесь, на моей жилплощади, потеснить меня?

– Нет, не предлагали, – улыбнулся Ерошка. – Я вам не близкий. Меня вы можете не опасаться. А вас что, с квартиры гонят? За неуплату? У меня с прошлого мая не плочено, и ничего пока.

– Увы, – покачал головою Афанасий Иванович. – У меня всё сложнее, безнадёжнее.

Бубенцов наконец-то разглядел старую фланелевую пижаму профессора, кое-где подшитую. Заметил также небольшую дырку в матерчатом тапочке, из которой выглядывал большой палец.

– Долги заели? – спросил Бубенцов. – Ссудный процент?

Едва произнёс эти слова, как лицо профессора страшно переменилось.

– Он! Он! – воскликнул Афанасий Иванович. – Ссудный процент, будь он проклят! Именно поэтому вас направили сюда. Мы товарищи по несчастью. Общий кров, общая судьба, общая доля.

Профессор задумался, шевелил губами, как будто подбирая слова. Что-то очень-очень знакомое снова стало проклёвываться, выбиваться из-под спуда…

– Общая еда и общая беда! – Профессор наклонил голову, горько усмехнулся, и тут…

Бубенцовская память была начеку. Она разом подловила этот наклон головы!

– Я узнал вас! – вскричал Бубенцов. – Сейчас прямо осенило. Это же вы меня тогда пожалели! У булочной. У меня мелочь отняли, а вы рубль мне вручили. И отдали пыжиковую шапку. Я её, между прочим, до сих пор храню.

Бывает трудно вспомнить нечто ускользающее, но если уж оно вспомнилось… Впечатление ещё раз попыталось вырваться, но теперь уже окончательно и навек запуталось в силках памяти.

Афанасий Иванович вгляделся в лицо Ерофея, но, по-видимому, не узнал.

– Кажется, припоминаю. Кроличью, – мягко улыбаясь, поправил Афанасий Иванович. – Я отдал мальчику всего лишь кроличью шапку. У меня никогда не бывало пыжиковой, бог с вами.

– Нет, пыжиковую! Дорогую, – сказал Бубенцов. – Я храню и часто вспоминаю.

– Да, – сказал Афанасий Иванович, как будто что-то наконец сообразив. – Именно так. Это приблизительно так и должно было быть! – И добавил уверенным голосом: – Вот почему они направили вас ко мне. Проклятые пересмешники!.. Их манера, их метод.

– Вы имеете в виду… потусторонние силы? Как-то, знаете, всё это слишком далеко от реальности.