Император и ребе, том 2

Это был тот самый Державин, который еще при дворе Екатерины похвалялся своими познаниями «во всех жидовских талмудах». Не в Талмуде, а именно в талмудах… Тот самый «пиит», который сочиняет, говорят, возвышенные рифмы, от каковых Невахович, учитель Алтерки, просто пальцы облизывает. Эстерка, если он, реб Нота, не ошибается, когда-то тоже восхищалась рифмами Державина. Было бы справедливо, если бы она сейчас узнала, что это за фрукт. Реб Ноте уже не раз приходилось встречаться с ним, как и с другими высокопоставленными чиновниками. И он узнавал в нем такого патриота, который хочет быть больше «россиянином», чем все остальные… Но его черные глаза с особенным азиатским разрезом, желтоватая кожа и выступающие скулы выдавали его нерусское, скорее всего, чисто татарское происхождение. Наверное, именно поэтому Державин искал любую возможность замаскироваться, демонстрируя свою преувеличенную любовь к русскому престолу, русскому народу и русским интересам.

Неважно, была ли эта причина его ненависти к евреям единственной или же были и другие. Ясно только, что при беспокойном владычестве Павла, с его болезненной подозрительностью и непостоянством, этот «пиит» стал очень опасен для прав евреев в России. И в этом тоже были виноваты сами евреи. А еврейчики из Белоруссии — больше всех остальных. В Сенате, к примеру, набралось так много жалоб от шкловской общины против тамошнего помещика и доносов миснагедов на хасидов, что разговоры об этом дошли до самого императора. Они не могли до него не дойти. И Павел, с его болезненной резкостью, сразу же приказал сенатору Державину отправиться в Шклов и разобраться там во всех этих еврейско-русских делах… Сказать, что царь приказал, было бы в данном случае не совсем верно. Державин всегда хорошо понимал, к кому и каким образом надо попасть. И умел выбрать правильный момент. В частности, он убедил царя, что кто-кто, а уж он разбирается во всех этих «жидовских талмудах»…

Державин поехал в Белоруссию и сразу же снюхался там с якобы обиженным генералом Зоричем и другими помещиками того же сорта. И вся его работа состояла в одном: любыми средствами скрыть преступления земельных магнатов против крепостных и возложить всю вину на еврейских арендаторов, шинкарей и лавочников. Это было вечное объяснение, к которому успешно и кроваво прибегают во всех сложных ситуациях — со времен Хмельницкого и до сего дня…

2

Заодно Державин вмешался и в затяжной конфликт между миснагедами и хасидами в том краю. Высокоученый «пиит» именовал последних «хосадим». Везде, куда бы Державин ни приезжал в своей карете, он якобы основательно расследовал этот конфликт и записывал свои наблюдения. Информацию черпал из сомнительных источников и хитроумно смешивал эти свои изыскания с конфликтом между крестьянами и помещиками. При этом он делал вид, что полномочия, полученные им в Петербурге, неограниченны. Он настолько забылся, что собственными поэтическими сенаторскими руками в белых перчатках избивал в Лиозно Могилевской губернии слабую еврейку, жену гожельника,[145] припавшую к ногам большого господина с плачем и мольбой: чтобы он не закрывал гожельню и не карал бы ни за что ни про что ее мужа, потому что тот вел себя так, как велел ему помещик…

Понятно, что подобные случаи демонстрации собственных преувеличенных полномочий Державин не упоминал в своей записке в Сенат. Разве он был дураком? Однако об этом стало известно из других источников… Поэтому он наполнил свою записку кляузами, достойными библейского Амана, и мудрыми советами относительно того, как следует переиначить всю еврейскую жизнь, еврейское воспитание и еврейские заработки…

Самым примечательным было то, что евреи сами вольно или невольно прилежно помогали этому врагу Израиля. С одной стороны — миснагеды и хасиды своими доносами друг на друга; с другой — «просвещенные» в духе Мендельсона маскилы. Это они, с доктором Франком[146] из Креславки[147] во главе, давали Державину умные советы, как надо реформировать еврейские общины, и при этом отвратительно кляузничали по поводу Талмуда. По их словам получалось, что от Талмуда происходит вся «темнота» у евреев. Державин ухватился за это, как собака за кость. Потому что кто-кто, а он-то ведь давно слыл большим знатоком «жидовских талмудов». Он-то давно утверждал, что все дурное проистекает оттуда. Теперь просвещенные евреи сами подтвердили ему это.

Даже сам реб Нота невольно стал пособником этого врага Израиля. Потому что Державин в своей записке использовал план реб Ноты, который тот еще до смерти Екатерины подал в Сенат. В этом плане он указал, каким образом превратить еврейских лавочников и «людей воздуха» из бедной Белоруссии в полезный элемент. Для этого их надо было поселить на земле, пригодной для сельского хозяйства, в Новороссии. То есть в новоприобретенном краю на берегах Черного моря. Однако в записке Державина это носило совсем иной характер. Не поселить, а выслать. А это совсем другое дело. Это означало не строительство, а разрушение.