Император и ребе, том 2

— Я уже знаю, я тоже уже знаю, дедушка! У всех людей твоего поколения очень хороший аппетит, а свою юность они держат для праздника. Точно так же они прятали свои новые кафтаны и шубы, пересыпая их нюхательным табаком, пока они все не покрылись пятнами и не стали распадаться под руками… Меня, дедушка, ты не втянешь в эту компанию, ха-ха! Нет!

— Я уже вижу, сын мой, или… Алексейка. Так, кажется, ты хочешь, чтобы тебя называли? Прислужник Аврома Переца на тебя хорошо повлиял.

— Не говори так, дедушка. Невахович — человек знающий, мыслящий. Сегодня мы много смеялись…

— Смеялись? Над кем?

На этот раз Алтерка осторожно оглянулся, понизив свой нахальный голос:

— Представь себе, дедушка, Лейб Невахович был сегодня с царем Павлом в Тайной канцелярии на Гороховой улице. У старого раввина из Лиозно, который, говорят, руководит какой-то сектой… Генеральному прокурору Обольянинову тоже пришлось туда пойти и даже маршировать, как солдату. И всем остальным тоже… Царь был одет в гражданское платье и выдавал себя за простого чиновника. Но этот старик в тюрьме его все равно узнал. Ну и хитрец же этот местечковый раввин! Как так его зовут? Погоди, погоди…

Реб Нота даже вскочил от волнения с места:

— Не говори так, сопляк, о старом знатоке Торы! Это все прислужник Переца тебе так изобразил. Так и скажи своему умному учителю! Не дай Бог, произойдет какое-то несчастье… Гонение против всего народа Израиля…

— Повсюду ты, дедушка, ищешь несчастья и всегда боишься гонений. В тюремной камере получилось очень интересно. Старик узнал царя и пробормотал благословение. Потом царь стучал жестяной коробкой для пожертвований и спрашивал, на что и для кого «сектанты» собирают деньги в такие коробки… Вместо того чтобы объяснить ему, раввин вылупил глаза и сказал, что у него было видение. Он велел сказать царю, чтобы тот остерегался близких людей…

Реб Нота стал бледным, как штукатурка. Он стоял, опершись дрожащими руками о письменный стол:

— Так он и сказал? Осмелился? Не побоялся? Ну, а царь?..

— Царь?.. — снова оглянулся Алтерка. — Как всегда. Что-то пробормотал, потер лоб и вдруг скомандовал: «Кру-гом, шагом марш!» И всем сопровождающим пришлось выполнять.

Успокоенный реб Нота уселся назад в свое кресло.

— Это важно… — задумчиво пожевал он своими сморщенными губами. — Это очень важно. Где Невахович? — вдруг засуетился он. — Мне бы надо с ним увидеться, с твоим Неваховичем. Сегодня же ночью. Прикажи запрягать, Алтерка, и привези его сюда. Скажи: дед попросил. Реб Нота попросил.

— Куда же я сейчас поеду? — скорчил мину Алтерка. — Так поздно! Скоро полночь… — Но, увидав напряженное лицо и внимательный взгляд реб Ноты, он изменил тон: — Видишь, дедушка? Теперь ты его уже хочешь видеть. А только что говорил, что он прислужник Переца. Я не верю, что Невахович по твоей просьбе возьмет и приедет посреди ночи. Даже если бы он захотел, все равно не сможет. Он ведь теперь стал настоящей «шишкой». Присяжный переводчик при Обольянинове в канцелярии. Там работают ночи напролет. Переводят письма и книги «сектантов». Даже мой урок латыни Невахович сегодня пропустил, так он занят.

— Осталось только «караул!» кричать, — снова разволновался реб Нота. — Кто это его подсунул прокурору в канцелярию? Наверное, опять Авремеле Перец. Это уже заходит слишком далеко. Только бы он там не напутал, этот твой умный Невахович. Сенатор Державин и без него уже достаточно напутал…

— Что ты говоришь, дедушка? Ведь Невахович присяжный. Он обязан все переводить точно. Иначе…

— Иначе? Ты на него будешь жаловаться? Кому? Раз прежние виленские цензоры уже тоже не годятся… Тут что-то нечисто! Мне придется переговорить с генеральным прокурором, с реб Мордехаем, твоим дедом… Да, чуть не забыл: пришло письмо от твоей матери.

Алтерка жадно схватился за сложенный листок бумаги со сломанным сургучом:

— От мамочки? От моей мамочки? — несколько раз пискляво повторил он. Его глаза загорелись и забегали по тонким строкам, написанным мягким, женским почерком. Но его лицо тут же вытянулось, глаза обиженно посмотрели на деда: — Она тебе пишет! Каждый раз тебе. А мне ничего.

Реб Нота посмотрел в сторону и задумчиво пожевал губами:

— Какая разница, мне или тебе? Адрес-то один. Она имеет в виду нас обоих… Читай, читай!

2

Как и предвидел реб Нота Ноткин, Эстерка и на этот раз подробно описывала, как растет сиротка Кройндл — не сглазить бы, как на дрожжах. Она писала, что в свои неполные пять лет девочка выглядит семилетней; что она — вылитая Кройндл, хотя глаза у нее не черные, а темно-синие… Это, наверное, глаза того молодого арендатора из Лепеля, за которого Кройндл так несчастливо вышла замуж, после чего умерла при первых же родах.

Реб Нота слушал с усмешкой и пожимал плечами: можно подумать, что Эстерка оправдывается за дочурку Кройндл, что глазки у той не черные, а синие. Кого волнуют эти мелочи? Женщина есть женщина…