Император и ребе, том 2

И вдруг Алтерке надоело ломать голову из-за таких вещей. Зачем ему-то самому все эти крепостные и ученые? Он едет только передать пачку исписанных бумажек в библиотеку этого еврея… Этот кучер с павлиньими перьями на мужицкой шапке чересчур уж разговорчив. Указывает на все вокруг рукояткой кнута, тыкает, будто мы ровня… Алтерка Ноткин был уверен, что, не встреть этот «хам» его по дороге сидящим в такой обшарпанной бричке, он не был бы так нахален. С «Йошей», со своим паном, он, наверное, разговаривает иначе…

По-барски нахмурив свои желтоватые брови, Алтерка неожиданно прервал поток красноречия кучера:

— Будет! Забери от моей физиономии эту палку!.. Знаю! Я уже все знаю…

Пожилой кучер сразу же замолчал. Он почесал пятерней лохматый затылок и вдруг хлестнул кнутом добрых коней и резко крикнул им:

— Эй, эй! Каб вас воуки!..[195]

Глава двадцать пятая Еврейский помещик

1

После доброго часа езды по длинному коридору, образованному разросшимися березами, показалась каменная ограда, а в ней — ворота со старинным орнаментом, поверх которого была прикреплена искусно сплетенная из свежих полевых цветов надпись: «Борух габо».[196] По обеим сторонам ворот росли два высоких тополя. Своими зелеными, похожими на веретена кронами они вонзались в вечернее небо. А сплетенное из цветов еврейское приветствие, висевшее между ними, выглядело так, словно упало с неба да так и осталось висеть над створками ворот.

— Кто это имеется в виду? — не поверил своим глазам Алтерка.

На этот раз разговорчивый кучер промолчал. Наверное, боялся богатого молодого «паныча». Однако хладнокровный лакей в ливрее вежливо ответил:

— Вы, барин, имеетесь в виду! Синагогальный служка — мастер на все руки. Он это сплел…

Сопровождавший карету всадник протрубил. Ворота широко распахнулись, карета въехала и сразу же остановилась. Красочная группка крестьян выросла рядом с ней. Один вышел вперед. Это был широкоплечий мужик с расчесанной русской бородой, в плюшевом жилете с костяными пуговицами и в вышитой рубашке с воротником, надетой навыпуск поверх широких шаровар, и в красных сапогах с высокими голенищами. Судя по всему, этот мужик был приказчиком в большом хозяйстве. Сопровождаемый двумя бабами, он приблизился к гостю, сидевшему в карете. Одна баба была молодая, а другая — постарше, в кокошниках на гладко зачесанных волосах, в вышитых блузках и в белорусских платьях в полоску. Видимо, мать и дочь. Все трое низко поклонились, и бородатый иноверец подал гостю хлеб и соль на деревянном расписном блюде, покрытом вышитым полотенцем.

— Хлеб-соль! Милости просим! — поприветствовал его иноверец с чисто фоняцким выговором и дружелюбно развел руками. Бабы, стоявшие по обе стороны от него, поклонились.

Алтерка взял блюдо с таким выражением лица, будто он важный барин, уже привыкший, что его везде так встречают… Кстати, бросив мимолетный взгляд на молодую иноверку, он сразу заметил, что она настоящая деревенская красавица, кровь с молоком, а большие глаза, скромно прикрытые длинными ресницами, озорно искрятся. Однако присмотреться повнимательнее у него не было времени. Потому что после вручения хлеба и соли карета сразу же тронулась и проехала в широкий, красиво усаженный цветами двор.

В глубине показались три здания, соединенные вместе. Посредине был центральный вход во дворец с плоскими каменными ступенями. Справа — флигель с крышей в форме башенки и с позолоченной звездой Давида на макушке. Это явно была синагога, которую упоминал лакей. Слева было похожее строение, но с другой крышей, а вместо звезды Давида на нем была высеченная из камня и вмурованная над входом раскрытая книга. Алтерка сообразил, что это, должно быть, библиотека или «академия», о которой рассказывал покойный реб Нота.

Красивая дорожка, вымощенная разноцветными тесаными камнями, покато поднималась к главному входу во дворец, к синагоге и к библиотеке, как в старинных рыцарских замках. Под средней, парадной, лестницей эта мощеная дорожка превращалась в округлую площадку вокруг высокого мраморного постамента, на котором были установлены солнечные часы.

Алтерка еще не успел толком осмотреть красивый фасад, как его настигло новое потрясение: на парадной лестнице центрального входа стояли три бородатые фигуры, ожившие сразу же, как только к ступеням приблизилась карета. В старшей из этих величественных фигур Алтерка узнал врача реб Боруха Шика, которого помнил еще по своим детским годам в Шклове. Пышная окладистая борода спускалась волнами по его голубой бекеше, венчая ее точно так же, как блиставшая на его груди «мендаль» — его медицинские заслуги. Широкий польский кушак с длинными кистями придавал Боруху Шику особо важный вид. Стоял он, опираясь из-за своего преклонного возраста на толстую палку с серебряным набалдашником, что делало его еще величественнее. Борух Шик выглядел настоящим патриархом, ждущим возможности благословить своего внука…