Император и ребе, том 2

— Возьми-ка налево! — сказал он тихо своему помощнику, у корчмы не останавливайся… Боже упаси! Смотри, постарайся!.. Ты ведь знаешь, кого везешь!.. Но, но!..

Две подводы и карета, ехавшая следом, снова тронулись и потихоньку стали объезжать холм слева. Колесные оси заскрипели под тяжким грузом на шедшей в гору дороге.

Мойшеле, младший сын ребе, высунул голову из рогож, занавешивавших крытый верх первой подводы, в которой сидели в тесноте четырнадцать душ. Беспокойство реб Юдла, сидевшего на кельне, передалось и ему. «Мне странно, — думал он с болью в сердце, — что все еще не видно русских кавалеристов. А ведь полковник Небрасский выехал сюда еще рано утром со своими солдатами. Он сказал, что они будут охранять тракт…» Однако вслух он ничего не сказал и молча втянул голову обратно под крытый верх подводы, не желая портить настроение людям, которые и без того подавлены. В первую очередь, он не хотел огорчать отца, которого так горячо заверял в дружбе Небрасского и в нужности выданных им паспортов…

Тем не менее его напряженность передалась другим без слов. Первыми ее ощутили маленькие дети, внуки реб Шнеура-Залмана. Они захныкали, заворочались…

— Реб Юдл, реб Юдл! — снова высунул голову Мойшеле, не в силах больше сдерживаться. — Кавалеристов еще не видно? Кавалеристов Небрасского?..

Вместо ответа старший извозчик подал младшему сыну ребе знак, чтобы тот сделал одолжение и помолчал. Реб Юдл сам встал на кельне, вытянув длинную шею, прислушался и неожиданно повернул свою увенчанную сподиком голову к Мойшеле:

— Скажите лучше детям, чтобы не шумели!.. Потому что я слышу голоса…

— Тихо, дети! — сердито сказал Мойшеле в темную глубину крытой подводы. — Тихо!..

И снова малыши первыми почувствовали, что неясная угроза стала намного реальнее и ближе и что хныканьем здесь не поможешь. Они замолчали.

Теперь уже Мойшеле до пояса высунулся из-за рогож:

— Реб Юдл, вы говорите, голоса?.. Чьи?

— Какие-то странные, — последовал ответ. — Не наши…

Подводы уже влезли вверх по откосу. Справа показались дымящие печные трубы и большое знамя, реявшее над крышей из дранки…

— На-ка, вот! — обрадовался Мойшеле — Русские солдаты! Русское знамя… Смотрите, смотрите!

— Русские? — снова посмотрел вперед из-под ладони реб Юдл. — Как-то не похоже, не так… Полосы на знамени в ширину, а не в длину…

— Тпррр! — неожиданно остановил лошадей его помощник. — Хозяин, застава! Мне кажется…

И прежде, чем он успел сказать, что ему кажется, перед самыми лошадиными мордами действительно выросла застава, перекрывшая дорогу бревнами, положенными на козлы. Две незнакомые солдатские шапки высунулись из-за них. На евреев были направлены ружья. Точно таким же незнакомым был и прозвучавший приказ:

— Хальтэ-ля![329]

Этот выкрик разбудил всех, как удар грома — сонный пчелиный улей. Мужчин в первой подводе и женщин во второй. О детях нечего и говорить. Не зная чужого языка, все, тем не менее, поняли, о чем речь, все без исключения — от помощника извозчика, сидевшего на передней кельне, до еврейчика в талесе на задке второй подводы.

— Французы! Французы!.. — плаксиво и пискляво загудели обе подводы. Рогожные занавеси раздвинулись, и за ними показались бледные, перепуганные лица: одна голова поверх другой и одна пара глаз над другой — мужские, женские, детские… Шапки с высокими султанами, черные усы под изогнутыми носами незнакомых солдат еще сильнее подчеркивали угрожающе прозвучавший приказ остановиться. Стало ясно, что стоявшая на перекрестке корчма захвачена врагом и что дорога на Амчислав перерезана.

Глава двадцать четвертая После Трафальгара

1

Незначительное, на первый взгляд, событие зачастую влечет за собой большой перелом. Чем сложнее машина, тем опаснее для нее поломка. Малейшая трещинка в драгоценной вазе приводит, по большей части, к тому, что сосуд разваливается при перемене температуры… Так и внезапная смерть тулонского адмирала Латуш-Тревиля привела к разрушению всех планов Наполеона, направленных против Англии на море. То, что место Латуш-Тревиля занял такой недалекий адмиралишко, как Вильнёв,[330] расширило и разветвило первую трещину. Вильнёв не верил в план Наполеона. Из-за этого он осуществлял трусливые маневры, приведшие в конце концов к колоссальной катастрофе Трафальгара: почти весь французский флот с более чем двадцатью тысячами отборных матросов был уничтожен этим одноглазым дьяволом Нельсоном. И превосходство Англии на морях, против которого Франция боролась веками, стало за один день незыблемым и неоспоримым фактом. От французского флота остались лишь плавающие по поверхности моря мачты с разорванными парусами. А у Англии осталось множество неповрежденных боевых кораблей, которые отныне были непобедимы.

Эта ужасающая весть, как всегда, в первый момент вызвала у Наполеона вспышку гнева, сопровождаемого удвоенной энергией.