Император и ребе, том 2

И Наполеон попробовал совершить их. Во время его Египетской кампании (в 1798–1799 годах) его горячечная фантазия зашла далеко, намного дальше, чем английская фантазия в нашем двадцатом столетии… Из запыленной палатки в арабской пустыне он рассылал свои ставшие знаменитыми призывы ко всем евреям стран Востока. Он требовал от них поддержать французскую армию, встать под знамена Франции и под его, Наполеона, командование, потому что он идет к ним не как европейский завоеватель, а как освободитель. Сидя на волосатом горбу своего верблюда, Наполеон воображал многокрасочную еврейскую массу, устремляющуюся изо всех стран Изгнания в отстроенный заново Иерусалим, к восстановленному Храму, к Синедриону. А себя самого он видел современным Киром, простирающим свои царственные руки и взывающим библейским языком: «Так говорит Бонапарт, царь Французский: все царства земли отдал мне Господь, Бог небесный, и Он повелел мне построить дом Ему в Иерусалиме, что в Иудее. Кто из вас — из всего народа Его желает, — Господь Бог его с ним, и да взойдет он!»[340]

После поражения при Трафальгаре началась деградация. Болезненно раздувающиеся идеи лопались так же быстро, как и появлялись. После своей великой победы под Аустерлицем Наполеон, остановившись в Страсбурге, прислушался к доносам, которые немецкие депутации подавали ему на еврейских купцов в Эльзасе, и вскипел… Вместе с французскими клерикалами Наполеон начал планировать сузить объем прав, предоставленных евреям Великой революцией как в самой Франции, так и в оккупированных странах. Проще говоря, он начал прибегать к тем мелочным средствам, которые уже давно стали залежалым товаром даже у мелких феодальных правителей по ту сторону Рейна. Это были средства, от которых он сам прежде отворачивался с презрением. Однако он тут же, одним рывком, освободился от этой липкой мелочности и бросил возвышенный призыв евреям Франции и Италии — призыв, который со временем должен был определить лицо эпохи и породить грандиозные последствия для всего мирового еврейства и для либерального престижа Франции: Гран Санэдрэн!.. Великий Синедрион!

Девятого февраля 1802 года открылось первое заседание Синедриона[341] в одном из красивейших залов рядом с парижской ратушей под председательством реб Довида Зиценхайма из Эльзаса.[342] Весть об этом величественном историческом событии прогремела по всему миру — как еврейскому, так и христианскому. В Австрии испугались новой «еврейской власти» и собрались было дать немного больше прав своим угнетенным, как в Средневековье, евреям. Царь Александр в России остановил исполнение уже изданного указа об изгнании евреев из сел…

Но сразу же после этого Наполеон резко охладел к подобной раздутой помпезности. Это было похоже на неровное дыхание предельно измученного бегуна. Он словно все время брал неверный тон. Великий Синедрион превратился в дешевую пародию на буквально библейские планы императора на Ближнем Востоке. Он стал своего рода еврейским парламентом, в котором христианские комиссары хотели играть первую скрипку и где они проповедовали от имени императора, призывая евреев к ассимиляции и к смешанным бракам с французами.

Уступчивые поначалу еврейские нотабли и раввины отрезвели. Начались тайные и явные трения с приславшими их еврейскими общинами и с французскими властями. И все здание Синедриона рухнуло, как карточный домик. Возобновились интриги французских клерикалов и грубые немецкие доносы с противоположного берега Рейна. Заклятые ненавистники евреев в Австрии и в России осмелели, замороженные было антиеврейские законы снова вступили силу. Больше незачем было бояться новой «еврейской власти» и не перед кем было отчитываться.

И снова Бонапарт пришел в бешенство от того, что его театральный трюк под названием Гран Санэдрэн оказался не в силах повернуть колесо тысячелетней истории, сломать упрямство вечного народа, которым он сам не раз восхищался. Кроме того, у него не было времени дальше возиться с евреями. Гораздо больше беспокойства ему доставляли другие народы, сидевшие на своей собственной земле и управлявшиеся собственными монархами и религиозными лидерами. Наполеон увяз в кровавых войнах с фанатичной католической Испанией, поссорился с римским папой и прогнал его из Рима, снова сражался в Центральной Европе — под Эсслингом,[343] Ваграмом,[344] а иногда — для разнообразия — под Веной…