Император и ребе, том 2

— А ты бравый жидок! Ты еще, конечно, получишь подарок…

Через своего толмача Бонапарт велел спросить еврея, что бы тот хотел получить в награду за свою помощь.

— Для меня лично — ничего, — ответил книгоноша. — Я выполнял заповедь… Но если великому королю угодно, то путь он велит французским солдатам оставить большую синагогу. Они там поселились и не дают молиться. Это ведь осквернение святыни!

После короткого расследования выяснилось, что штаб полка действительно занял большую синагогу, потому что другого просторного помещения в местечке не нашлось… Наполеон сразу же приказал очистить синагогу, на которую ему указали издалека. Силуэт большого здания привлек его, и в сопровождении мамелюка Рустама и толмача, владевшего польским и немецким, Наполеон пошел посмотреть ее вблизи.

Он всегда был любителем старинных зданий и вообще старины. Это он обогатил Париж и парижский Лувр лучшими произведениями искусства — в мраморе, в бронзе и на холстах. Наполеон стаскивал все это в Париж изо всех стран, которые захватывал. В том числе из Египта… Острое чутье всегда подсказывало ему реальную ценность того или иного творения. Однако ни в католической Италии, ни в протестантской Праге,[372] ни во Фландрии, ни среди египетских руин он никогда не видал столь оригинального здания. Примитивная и величественная в одно и то же время, большая Олькеникская синагога словно вламывалась в вечернее небо. Как пирамида поверх пирамиды, громоздились друг над другом крыши трех ее этажей. Между выступающими вперед стрехами чернели низкие и очень широкие окна, набранные из небольших кусков стекла. А круглые красивые окошки располагались между стрельчатыми дверями. С четырех сторон, по углам, возвышались башенки. Веселье и легкость были разлиты по выкрашенным в белый цвет оконным рамам, по узким дверям и башенкам. И какая-то мистическая серьезность виделась в насаженных друг на друга крышах. Синагога в целом напоминала старую китайскую пагоду, все этажи которой глубоко-глубоко утонули, и только три верхних, несмотря ни на что, остались над поверхностью литовской земли… Как смог местечковый архитектор достичь такого ощущения силы, такого рывка? Какими путями дошла до литовских жидков эта фантазия Дальнего Востока? Самым красивым и трагичным было то, что здание целиком построили из дерева. Оструганные бревна, доски, дранка, щепа. Ни единого камня и ни единого кирпича в стенах… И вместе с масштабной поэтичностью замысла восхищала и пугала детская уверенность неизвестного строителя, не побоявшегося вложить столько сил и любви в здание из такого уязвимого материала, как сосновая древесина. Одна искра — и все его произведение в течение получаса уйдет вместе с дымом в небо…

Внешний вид синагоги произвел на Наполеона такое впечатление, что он захотел осмотреть ее и изнутри. Целая ватага возбужденных евреев, читавших минху, окружила его и его немногочисленных сопровождающих. Наполеон поморщился от такого шумного любопытства. Однако интерьер синагоги произвел на него не меньшее впечатление, чем экстерьер, и он обо всем забыл. Старинная бима с четырьмя резными, увенчанными коронами колоннами напомнила ему вход в парижский Пантеон, только в меньшем масштабе. Такие же карнизы, та же строгость. Еще красивее был орон-койдеш. Резьба по дереву и металлу, колонны по углам и очень яркие арабески, изображения священных животных, сидящих в окружении лоз дикого винограда и символизирующих двенадцать колен Израилевых, надписи и венки на короне — все это напоминало готические барельефы, арабскую мозаику, староиспанскую резьбу из Толедо и сливалось в единую примитивную гармонию. Перегруженную, как барочные украшения, и в то же время легкую, воздушную, по-детски веселую… Жаль, что все это чудо было занавешено бедной выцветшей завесой из какой-то желтоватой ткани с потертой звездой Давида. Когда Наполеон спросил через толмача, откуда такая убогая завеса на таком красивом «ящике», сразу десять евреев взялись ему рассказывать, что здесь когда-то была дорогая старинная завеса, украшенная золотом и жемчугами. Но при Екатерине, во время войны между русскими и поляками, завесу стырили. До сих пор неизвестно, у кого она осталась. Может быть, у солдат Бибикова,[373] а может быть, у польских солдат…

В тот же вечер синагогальный староста получил посланную с французским гренадером чудесную плахту из тяжелого шитого золотом бархата с дорогими кистями по краям. На ней была густая ренессансная вышивка в виде венков, ветвей и листьев, а также летящих орлов. Это был подарок Наполеона для ограбленного святого места.

И до сих пор этот подарок висит в Олькеникской синагоге в качестве двойной завесы для орон-койдеш. Она так же хорошо подходит к его изящной резьбе, как дорогая картина подходит для искусно выполненной старинной рамы.

Глава двадцать седьмая Воля императора

1