Император и ребе, том 2

«Это началось ночью, когда генерал-майор Небрасский со своими резервами оставил маленькую борисовскую крепость и отступил по единственной остававшейся свободной дороге на Красный.

Корчма на пересечении дороги на Борисов с дорогой на Красный и Амчислав была сразу же после этого занята французскими кавалеристами, и две запоздавшие подводы ребе из Ляд уткнулись дышлами в шлагбаум, которого прежде здесь никогда не было…

К первой подводе приблизился гвардейский офицер с бакенбардами, в треуголке и в обтягивающих рейтузах, заправленных в длинные лакированные черные ботфорты выше колен. А вместе с ним — два французских солдата с ружьями наизготовку.

В первой подводе стало тихо, как на кладбище. Из второй донесся приглушенный плач детей, которых пытались успокоить.

Двое солдат раздвинули рогожи, и офицер заглянул внутрь. Бледный, белобородый и оцепеневший в каком-то вымученном спокойствии, в первом ряду сидел между двух своих сыновей реб Шнеур-Залман.

— Гранд рабэн дэ Ляди?[377] — вежливо спросил офицер, глядя прямо в голубые глаза старика.

Все молчали. Догадались, что означал вопрос. Не знали только, как ответить на него. Офицер ждал. В давящей тишине рядом с подводой неожиданно вырос, как из-под земли, тот самый шустрый еврейчик в талесе, который вчера спасся от виселицы. Он потихоньку спрыгнул с сена, которым был застелен задок подводы, где он трясся на протяжении всего пути, подбежал, выкатив глаза, и завизжал:

— Евреи! Начинается та же самая свадьба, что и со мной… Как со мной, не про вас будь сказано… Так и меня задержали…

— Тэзэ ву!.. — негромко, но строго прикрикнул на него офицер. — Придержи язык!

Еврейчик, как и все прочие, этого не понял. Испуганные восклицания донеслись из-за спины ребе, из битком набитой второй подводы. Сыновья ребе беспомощно шушукались между собой. Это придало еврейчику мужества, и он еще сильнее запищал, трепеща ручками и талесом, как зарезанный петух крыльями:

— Вы можете меня повесить, пан француз! Я не отступлю от ребе. Вы не имеете права, не имеете!.. У меня есть… Я…

Офицер подал знак, и два вооруженных солдата подскочили и схватили беспокойного еврея за руки. Арестованный пронзительно закричал, как будто его коснулись раскаленными клещами. В тот же момент он ощутил приятную пустоту вокруг себя, и жесткие солдатские лапы выпустили его. Между ним и вскипевшим от негодования офицером выросла стройная женщина в большой красивой ротонде и с черной вуалью на лице. Она выплыла с распущенными ароматными складками платья, как некий большой павлин, причем так легко и величественно, что офицер невольно приложил руку к треуголке и уважительно и галантно спросил:

— Мадам?..

— Мсье… — послышался из-под вуали взволнованный, но мелодичный голос. И Стерна, сидевшая на второй подводе, сразу поняла, что это утренняя гостья — невестка реб Ноты Ноткина, ехавшая за ними в своей карете.

— Мсье, — сказала дама, — я немного понимаю французский. Могу ли я быть вам полезна?

— Как удачно, мадам! — еще вежливее звякнул шпорами офицер. — Это едет «рабэн» со своими домашними? «Гранд рабэн» местечка Ляды?

Эстерка пугливо оглянулась на старого ребе, сидевшего в подводе между своими сыновьями. Она как будто спрашивала у него совета: говорить или нет?

Старый ребе явно уловил это своим острым чутьем, потому что он слабо кивнул увенчанной штраймлом головой.

— Да, мсье! — набралась уверенности Эстерка.

— Не этот ли пожилой человек? — вежливо указал на ребе офицер.

— Да, мсье.

— Если так, мадам, то будьте так добры и скажите высокочтимому «рабэн», чтобы он сделал одолжение и сошел с подводы…

— Его арестовывают? — испугалась Эстерка.

— Я этого не сказал. Но он должен сойти с подводы и пройти со мной.

— Куда пройти?

— Здесь недалеко. Туда, где развевается флаг, в корчму.

— Чего от него хотят?

— Этого я не знаю. У меня приказ.

— Зачем беспокоить такого старого человека, — начала упрашивать за ребе Эстерка. — Разве его нельзя кем-нибудь заменить? Например, мной?

— Нет, мадам, никто не может его заменить… — И, понизив голос, офицер торжественно добавил: — Сэ ля волонтэй дэ л'эмпэрэр![378]

Эстерка едва не вскрикнула от потрясения. Она отступила назад и перевела слова офицера тихо, насколько только было возможно, — чтобы не напугать и без того пребывавших в напряжении людей.

Но старший извозчик, сидевший на кельне, подхватил ее слова и, по-своему истолковав, повторил громко, во весь голос, тыкая рукояткой кнута:

— Наполеон, не будь я евреем! Он самый!.. Я уже прежде догадался… Флаг, флаг над корчмой… Смотрите!

Такое «толкование» ударило, как ядро, по обеим тесно забитым людьми подводам. Из-под рогож раздался многоголосый шум, да такой, что Боже сохрани.

Глава двадцать восьмая В корчме

1

После недолгого колебания реб Шнеур-Залман положил конец начавшейся суматохе. Он решительно хлопнул рукой, как в синагоге перед трублением в шофар, когда он отправлялся бороться с сатаной, а его голос, который на протяжении всего этого утра был таким слабым и неуверенным, теперь зазвучал решительно.