Император и ребе, том 2

— Как хочешь! — пожала своими круглыми плечами Эстерка. — Как ты хочешь, Кройнделе! Может быть, ты права… Но если ты все-таки соберешься наконец дать мне стакан чаю, то добавь мне к нему немного… немного…

— Малинового сока!

— Нет, немного рому. Мне кажется, что…

— Рому? — широко раскрыла свои черные глаза Кройндл. — Чаю с ромом? Это ведь мужской напиток…

Красные пятна на смуглых щеках Эстерки расползлись на все ее лицо. Какое-то мгновение она не знала, что ответить, чем объяснить свое внезапное желание. Наконец она нашла подходящие слова:

— Я тебе уже сказала… У меня замерзли ноги. Я боюсь простудиться. Будь так добра!

Кройндл вышла на кухню, и Эстерка с долгим вздохом опустилась на свой глубокий полукруглый диванчик, который был будто специально сделан для ее широкого кринолина. Ее сердце все еще часто стучало, словно Кройндл только что поймала ее с поличным за каким-то преступлением.

Когда Эстерка немного успокоилась, а румянец смущения исчез с ее лица, ей стало ясно, что свою Кройндл она уже потеряла, потеряла навсегда. Той верной и преданной Кройндл, жившей ради своей подруги, больше нет. Они разговаривают теперь на двух совершенно разных языках. Одна из них переросла другую; и каждая знает только свое и думает о своем. В том, что касается интимных страданий и радостей, каждая из них заботится о себе. Только о себе.

Глава девятнадцатая Чай с ромом

1

В шелковом цветастом халате на голое тело Эстерка сидела в большом, хорошо натопленном зале на глубоком полукруглом диванчике. В серебряной люстре тихо таяли шесть зажженных свечей из красноватого воска. А на низеньком турецком столике, украшенном перламутром, курилась голубоватым паром позолоченная двуручная чашка со свежезаваренным чаем, приправленным леденцовым сахаром и ромом.

Эстерка с растрепанными пышными волосами сидела, свободно раскинувшись, со столиком между колен, и заполняла весь диванчик своим большим красивым телом и шелковыми цветастыми складками халата. Она вся горела от внутреннего огня, запылавшего в ней сегодня, от жарко натопленной печи в зале и от горячего напитка. Ее синие глаза блестели, а смуглые щеки пылали. Блестящая, наполовину выпитая чашка, стоявшая на столике между ее колен, из-за поднимавшегося от нее пара напоминала горящую курильницу у ног статуи богини, отбрасывающую на нее отблеск раскаленных углей и окутывающую ее благовонным дымом…

Богиней, кажется, ощущала себя и сама Эстерка, потому что так же и на том же месте она имела обыкновение сидеть, проводя время со своим женихом Йосефом. Собственно, она не проводила с ним время, а мучила и дразнила его своей зрелой женственностью и цветущей красотой. И при этом потихоньку следила за тем, как он жаждал ее и страдал… Но как только он делал какое-то излишнее, чересчур пылкое движение, она останавливала порыв его страсти обиженно-кислой гримасой и раскрытой ладонью: «Только не забывайся, Йосефл!» Это всегда было для нее опасной и увлекательной игрой, похожей на поглаживание и усмирение дикого зверя. Крепкий сладкий чай с ромом напоминал ей горячее дыхание влюбленного, запах мужских желаний, губ, обжигающих кожу руки, когда позволяешь ее поцеловать, или кожу колена под тонким шелком… Ах! Страсть волнами вздымалась вокруг и не могла одолеть ее. Йосеф… «Тот самый»… Даже ученый меламед Мендл Сатановер, который провел здесь некоторое время, тоже был в нее влюблен. Она это зна-ает!.. И вот сидит здесь одна-одинешенька в царственной позе и потихоньку издевается над ними всеми…

Несмотря на легкое опьянение и веселое самодовольство, в каком-то уголке ее сознания притаилось сомнение: действительно ли она так сильна, как ей кажется? Теперь, когда принятый ею на себя шесть лет назад обет был уже в прошлом, когда она была вольна делать с собой что хотела… Что, к примеру, произошло бы сегодня в спальне, если бы не постучала Кройндл? Если бы она не прервала кипение Йосефа и ее слабость?.. Зачем обманывать себя? Воздух вокруг нее с каждым днем становился все более спертым. Необходимо было открыть окно, проветрить. Потому что ее постоянно сдерживаемая кровь бурлила и искала выхода. Ее полное тело жаждало, чтобы его сжимали и мяли, чтобы из него высасывали сок, как из перезревшего плода. Она вспыхивала уже от каждой мелочи.