Император и ребе, том 2

Пока реб Нота пребывал в подобных раздумьях, наполовину сорванная портьера покачнулась. Из-за нее показалась голова Алтерки:

— Мамочка, тебе уже лучше?

Эстерка из последних сил подняла свою больную голову, увидела сына и ужасно скривилась.

— Иди, иди! — болезненно пискнула она. — Свекор, скажите, чтобы он ушел.

Алтерка не стал ждать, пока дед велит ему уйти. Его голова в теплой шапке сразу же исчезла. Однако это показалось реб Ноте намного более странным, чем то, что невестка поблагодарила Бога за разорванный портрет.

— Он в чем-то провинился? — тихо спросил реб Нота.

Вместо того чтобы ответить на такой осторожный вопрос, Эстерка еще больше скривилась, как будто от сильной внутренней боли:

— Реб Нота, свекор, прошу вас! Заберите его совсем отсюда. Вы ведь скоро уезжаете в Петербург. Заберите его с собой! Так будет лучше.

— Хм… — произнес реб Нота, будто подавившись слишком большим куском. — В подвале ты меня уже об этом просила. Я подумал, что это просто так. Я вижу, что ты боишься оставаться здесь. После таких-то зверств…

— Нет, я сама не боюсь.

— Ты сама не боишься? И ты не возвращаешься в Петербург? К отцу…

— Я — к отцу? В Петербург? Нет. Мне там нечего делать. Еще меньше, чем здесь.

— И к отцу не хочешь… Так куда же ты хочешь?

— Еще сама не знаю. Может быть, в Лепель… Отдохнуть в моем родном местечке. А потом — за границу…

Реб Нота отвернулся к окну, чтобы она не увидела, что на его глазах выступили слезы. Окна с разбитыми стеклами, заткнутые подушками, выглядели не веселее лица Эстерки.

— Да-да, — сказал он, — я уже вижу… В доме все вверх дном, и в твоей жизни тоже.

— Да, у меня тоже… — подтвердила Эстерка.

— Из твоего замужества ничего не получилось, а от всего моего дома ничего не осталось. Я потерял надежду увидеть тебя счастливой и вырастить здесь моего внука. Крепостной мужик Михайло, староста деревни, принадлежащей Зоричу, саданул топором, и цепь Ноты де Ноткина рассыпалась. Распалась на отдельные звенья…

— Нет, нет, свекор! Я клянусь вам… Это произошло еще до того, как крепостные взбунтовались. Если бы не бунт, меня, может быть, уже не было бы на свете…

— Хорошо, хорошо, Эстерка! У тебя жар. Ты сама не знаешь, что говоришь!.. Надо постараться сейчас спасти все, что можно. Алтерка едет со мной. Едет со мной в Петербург. Я согласен.

Глава тридцатая Тень Эстерки ушла

1

В тот же вечер, когда на город после кровавого дня опустилась неуверенная тишина, Кройндл отправилась, куда велел бывший жених Эстерки, — в аптеку.

Она шла на этот раз пугливыми шагами. И без той слепой силы женского любопытства, которая так часто прежде гнала ее по этому же пути, чтобы забрать у Йосефа то, что принадлежало Эстерке, и, дрожа, посмотреть и послушать, как старый холостяк сходит с ума от своей отчаянной любви, путая ее со своей настоящей возлюбленной… Потрясения сегодняшнего дня: то есть Эстеркино требование ее отъезда домой после целых четырнадцати лет службы, потом — бунт крепостных и сидение в подвале… Все это вытрясло из нее мечтательность и интерес к игре с переодеваниями, как в пуримшпиле.[72] И именно поэтому Кройндл на этот раз не нарядилась, как для обычного своего маскарада, не надела атласного платья и жилета Эстерки. Не стала делать такой же прически, как у Эстерки, и не воспользовалась духами из ее бутылочки.

Она осталась в своем шерстяном домашнем платье с вышитым фартучком, укуталась в старую поношенную ротонду, а на красивую головку накинула домашний платок, словно какая-то рыночная торговка. В таком виде она отправилась сегодня к Йосефу. Теперь ее гнала к нему другая сила: сила долга и протрезвевшего сознания. За спиной теперь оставался полуразрушенный дом реб Ноты и разрушенные родственные отношения, с которыми на протяжении многих лет она ощущала себя намного лучше, чем в отчем доме. А ждали ее в родном бедном местечке мачеха и жених, которого нашел для нее отец… Но теперь ей было уже все равно. Конец игрищам!