Император и ребе, том 2

Врач Борух Шик — в своей меховой бекеше, в высокой меховой шапке и с польской медалью на груди — стоял здесь, рядом с хромоногой кроватью, и держал потерявшую сознание Эстерку за руку, пытаясь нащупать слабое биение ее пульса. Реб Нота с обеспокоенным лицом и с шишкой на голове стоял сбоку от кровати. Кройндл и Алтерка притулились в углу. Оба они были тепло одеты, как будто находились не в доме, а в сукке.[70] В руке у Кройндл было блюдце с чашкой. Знакомая чашка, с двумя ручками, позолоченная — та, из которой Эстерка еще вчера перед сном пила горячий чай с ромом. Опьянела и упала в пропасть… Странная вещь! В спальне все было переломано и перебито, но эта чашка уцелела, словно выживший свидетель. Она блестела в руке Кройндл, и из нее поднимался пар.

— Ну, Эстерка, — сказал ей реб Борух Шик, и его голубые глаза засияли под седыми бровями, — вот вы и пришли в себя!..

Она беспокойно зашевелилась, и соломенная подстилка зашуршала под ее полным телом. В плохо соображавшей голове всплыли воспоминания о виденных ею кровавых картинах. Она тяжко застонала, как будто приходя в себя после страшного сна:

— А где он… Хацкл?.. Иноверцы на снегу… Йосеф…

— Лежите спокойно! — погладил ее по руке реб Борух. — Все целы, кроме… старика. Йосеф тоже цел.

Только аптека его малость пострадала. Застекленная входная дверь… Но как раз это всё мелочи…

Последние слова он произнес с особым выражением. Он, конечно, уже знал, что Эстерка отказала его брату, и как раз это не было такой мелочью, как разбитое стекло аптеки… Но Эстерка не понимала или делала вид, что не понимает. Она отвернула голову и закрыла глаза.

По знаку реб Боруха Кройндл подбежала мелкими шажками к кровати и склонилась над больной.

— Выпейте хоть сколько-нибудь!.. — сказала она.

В ноздри Эстерке ударил теплый запах шоколада с молоком — драгоценного заграничного напитка, который могли позволить себе только богачи и который продавался, как «бобровая струя»,[71] в аптеке. Измученное сердце дрогнуло, и она медленно раскрыла глаза, протянула руку… Но, увидев ненавистную чашку, поморщилась и оттолкнула руку Кройндл.

— Возьмите и пейте! — накричал на нее реб Борух, как на капризного ребенка. — Сейчас же пейте! Ваше сердце совсем ослабело.

И Эстерка послушалась. Сначала она попробовала напиток, как будто это была горячая касторка. А потом принялась пить со все нарастающим аппетитом. «Это как грех!.. — подумала она, прислушиваясь к вкусу и запаху. — Надо только начать. Можно начать самой, а можно — по приказу…»

Реб Борух Шик потихоньку отдал распоряжения Кройндл и реб Ноте относительно того, как обходиться с больной. Закончив же, он в полный голос сказал:

— Ну, а теперь я должен идти! Наш помещик Семен Гаврилович тоже не в себе. За мной послали уже час назад.

Мертвецы валяются повсюду в его «дворе», а раненые и избитые иноверцы — в конюшнях. Его гайдуки устроили хорошенькую мясную лавку для крепостных… Только бы ему в Петербурге не повредила такая бойня…

— Ах, — сказал реб Нота с печальной улыбкой, — сейчас уже не повредит. Зоричу теперь нечего бояться. Крепостные сами себе повредили своим бунтом. Наш наследник престола всегда терпеть не мог подобных вещей. А тем более теперь, когда он собирается принять корону…

— Ш-ш-ш! — приложил палец к губам реб Борух и поглядел на Эстерку. — Даст Бог, поживем — увидим, реб Нота…

Кройндл и Алтерка вышли проводить врача, рядом с кроватью Эстерки остался один реб Нота. Он по-отечески смотрел, как она допивала свой шоколад, и молчал.

— Все разгромлено… — сказала Эстерка, передавая ему пустую чашку и угрюмо глядя на него. — Где вы будете сегодня спать, свекор? Куда нам деваться?

— Что-нибудь придумаем, — успокоил ее реб Нота. — Мой кабинет, слава Всевышнему, остался цел. Холопы испугались большой географической карты, лежащей на столе. Они подумали, что это какая-то колдовская вещь или приказ нового императора… Арестованные бунтовщики признались капитану Шмидту. Но вот портрет… Портрет Менди они порвали…

— Порвали? — подняла голову Эстерка. — Совсем?

— Почти пополам. Такие ослы!

— Слава Всевышнему! — вздохнула Эстерка.

— Слава Всевышнему? — Реб Нота высоко поднял брови. Он даже очки снял с переносицы, как делал каждый раз, когда бывал удивлен и хотел получше рассмотреть то, что его удивило: — Эстерка, почему слава Всевышнему?

— Потому что он… Потому что он повсюду преследует меня, — тихо и мрачно прошептала Эстерка.

— Кто тебя преследует? Что ты говоришь? Портрет?..

— Ах, не он!.. Другой. Похожий. Тот, который… — Язык у нее начал заплетаться, а бледные щеки покраснели. — Свекор, давайте лучше об этом не будем говорить. Лучше не надо…

Реб Нота снова надел очки и пожал плечами, скрытыми под шубой. Он раздумывал, продолжить ли расспрашивать невестку или оставить ее в покое. Она сама, наверное, не знает, что болтает. А может быть, все-таки знает?.. Ее нашли лежащей без чувств во дворе, рядом с конюшней. А соседи говорят, что прежде, чем Эстерка упала, она с кем-то разговаривала и была раздражена. Потом того человека не смогли найти…