Император из стали

«Самодержавие куда лучше парламентаризма, ибо при парламентаризме управляют люди, а при самодержавии – Бог. И притом Бог невидимый, а точно ощущаемый. – Никого не видать, а всем тяжко и всякому может быть напакощено выше всякой меры и при всяком случае. Государь учится только у Бога и только с Богом советуется, но так как Бог невидим, то он советуется со всяким встречным, со своей супругой, со своей матерью, со своим желудком, со всей своей природой, и все это принимает за Божье указание. А указания министров даже выше Божиих, ибо они, заботясь о себе, заботятся о государстве и о династии. Нет ничего лучше самодержавия, ибо оно воспитывает целый улей праздных и ни для чего не нужных людей, которые находят себе дело. Эти люди из привилегированных сословий, и самая существенная часть привилегии их заключается именно в том, чтоб, ничего не имея в голове, быть головою над многими. Каждый из нас, работающих под этим режимом, не может быть неиспорченным, ибо только в редкие минуты можно быть искренним. Чувствуешь под собой сто пудов лишних против того столба воздуха, который стоит надо всяким. Нет, не будет! Все это старо»[99].

Мария Фёдоровна слушала бессловесно, лишь прищелкивая пальцами в местах, которые казались ей наиболее острыми и злыми. Князь уже умолк, а императрица всё держала паузу, погрузившись в свои мысли. Первым прервать молчание решился генерал-губернатор.

– Зачитав этот текст, Никки напомнил собравшимся о своей речи перед представителями земств пять лет назад и сказал, что его заявление об участии общественности в делах внутреннего управления как о бессмысленных мечтаниях было ошибкой. И сейчас, по истечении времени, он, наоборот, настаивает, чтобы желающие были активно включены в процесс управления. Обещает, что сам будет настойчиво просить совета у своего народа, и объявляет о формировании соответствующих органов, которые предлагает так и назвать – Советы!

– Советы, – повторила вслед за князем Мария Федоровна, – и кто же будет входить в эти Советы?

– А вот с этого момента как раз и начались сенсации! Его величество объявил о том, что избирать и, главное, – избираться в Советы – могут все подданные империи по достижении восемнадцати лет, независимо от пола, вероисповедания, сословной принадлежности и имущественного состояния на основе прямых, всеобщих, тайных выборов с правом избирателей на отзыв депутата в любое время.

– Все? – тихо переспросила Мария Фёдоровна.

– Все! – утвердительно кивнул губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович и выжидательно посмотрел на императрицу.

– Советы кухарок и золотарей, – тихо проговорила маленькая хрупкая женщина, сильно сжав кулачки, – и кто его надоумил?

– А кто у нас в семье главный карбонарий и первый поклонник Французской революции? – нервно дёрнул шеей великий князь. – Кто у нас теперь ходит в фаворитах? Конечно же, этот Бимбо, в лапы которого Никки попал во время своего неожиданного путешествия в Тифлис и Баку… Какого черта его туда вообще понесло! – сорвался князь на фальцет.

– Спокойно, Серж, – раздался волевой голос стоявшей до этого в тени статной высокой дамы в свободном кремовом платье, почти полностью закрытом пуховым платком невероятных размеров. – Мы уже говорили с тобой на эту тему и ты согласился, что оставаться на месте, не зная, кто на тебя покушался, было опасно – преступник мог повторить свою попытку… Здравствуйте, Мария Федоровна, рада видеть вас в нашей скромной обители.

– Добрый день, Элис, – кивнула императрица супруге губернатора. – Вы про слух насчет отравления?

– Даже если это слух, действия государя все равно объяснимы. Любой нормальный человек старается покинуть место, которое может таить неясную и даже насквозь гипотетическую угрозу.