Император из стали

Мария Федоровна похолодела. Только сейчас она, наконец, поняла, что задумал её сын, что означала отставка всей свиты и что предстоит в ближайшее время.

– Никки! Скажи, что это шутка и ты так не поступишь, – почти прошелестела вдовствующая императрица, – ты же должен знать, чем закончилась опричнина!

– К моему несчастью, матушка, я знаю не только это, – абсолютно серьезно, без какого-либо следа иронии произнес император, не опуская глаза под настойчивым требовательным взглядом императрицы.

– Никки! – буквально взвилась Мария Фёдоровна. – Жалея тебя из-за твоего болезненного состояния, я не стала в прошлый раз выговаривать из-за твоих абсолютно неуместных шуток по поводу королевы Виктории. Но сейчас я твердо хочу заявить…

– Князь Шервашидзе со срочным известием, – доложил мажордом, пропуская гофмейстера, вошедшего быстрым шагом в столовую и церемонно поклонившегося перед собравшимся.

Он открыл папку с золотым тиснением для докладов и прочитал срывающимся от волнения голосом:

– Срочное известие из Великобритании. Получено только что по телеграфу. «Душевное состояние королевы было потрясено военными событиями, смертью ее любимого внука принца Виктора-Христиана и недавнею кончиной статс-дамы леди Черчилль, которую королева очень любила. Никаких органических страданий у ее величества не обнаружено, но нравственная подавленность отразилась на физическом состоянии королевы и вызвала естественный упадок сил….»

– Князь, не тяните! – не выдержав, вскрикнула Мария Фёдоровна. – Что с королевой?

– Королева Виктория скоропостижно скончалась сегодня, 22 января 1901 года в половине шестого вечера в Осборн-хаусе, что на острове Уайт…

Ной и его ковчег

– Господин поручик! Не изволите ли штос? – Спиридович наигранно весело хлопнул Герарди по плечу. – Наш гость из главного политуправления – капитан Деникин – обещает оставить лейб-жандармерию без штанов-с!

Герарди, сидящий за столом с одинокой бутылкой шустовского, слабо улыбнулся, покачал головой и снова уставился на янтарную жидкость в бокале.

– И вот так уже целый месяц, – подсаживаясь к другу, обратился Спиридович к Деникину, – не ест, не пьёт, не играет, за дамами, простите, не ухаживает…

– Поручик, вы разрешите? – дотронулся до соседнего стула капитан.

Герарди молча кивнул, поднял на офицеров туманные виноватые глаза.

– Борис! – требовательно и вместе с тем максимально игриво произнес Спиридович, наливая себе полный бокал. – Или ты прямо сейчас рассказываешь, что с тобой происходит, или я прямо на твоих глазах напиваюсь в хлам и начинаю позорить честь мундира! Ты же не хочешь, чтобы я из-за твоей неразговорчивости пустил под кобылий хвост свою карьеру?

– Поручик, – поддержал Спиридовича Деникин, – Александр прав. Если не нам, то кому ещё?

Герарди вздохнул, передернул плечами, как будто ему было зябко, и, обхватив двумя руками бокал, медленно обвел взглядом офицеров.

– Господа, вам никогда не предсказывали будущее?

– Та-а-ак, – протянул Спиридович, – и чьё же предсказание выбило из наших рядов лучшего жандарма России?

– Борис, – вступил в диалог Деникин, – наше управление отвечает за боеспособность, и я также настаиваю на раскрытии личности предсказателя. Негоже, чтобы из-за него в боевых порядках царили праздность и уныние.

– Император! – коротко бросил Герарди, с вызовом глядя на собеседников.

– Что «император»? – не понял Деникин.

– Мне предсказал будущее его императорское величество.

За столом повисла пауза. В глазах офицеров читалось удивление, недоверие и даже какая-то жалость.

– А теперь прошу поподробнее, – заявил Спиридович, первым оправившийся от неожиданности.

Поручик встряхнул головой, будто укладывая в ней таким образом воспоминания.

– Помните Баку? Вы с генералом рванули на гору, а я побежал к императору. Застал его без сознания, попробовал привести в чувство, он даже глаза открыл, но потом опять впал в забытьё и начал бредить, вспоминать какого-то Айтона, а потом абсолютно отчётливо произнес: «Герарди… Борис Андреич Герарди… Хороший малый, жалко, что его убьют в 1918-м… Возьмут в заложники и расстреляют…»

В молчании прошло еще несколько минут.

– Вот прямо так и сказал? – недоверчиво осведомился Деникин.

– Слово в слово, – кивнул Герарди и опрокинул в себя коньяк.

– Но ты ведь сам думал, что это был бред, – неуверенно предположил Спиридович.

– Вот я и пытаюсь целый месяц себя в этом убедить. Пока не получается…

– Это не бред, – неожиданно твёрдо произнес посерьёзневший Деникин.

– Поясните, капитан, – обратился Спиридович к Антону.

– Я не знаю, что это, поручик, но когда я представлялся его величеству, он пожал мне руку, и у меня в тот миг возникло видение. Яркое, ясное… Москва, заснеженная, совсем как сегодня, только вся такая серая, мрачная… Неподвижно стоящие полки на Красной площади… и громовой голос: «Наше дело правое! Победа будет за нами!» И так эти слова мне в голову впечатались, что я сам их повторил прямо во время представления…